Билет в одну сторону
Шрифт:
Гость слушал словоизлияния хозяйки, а сам все косился на невесту. Он не ошибся в выборе! Необычная красота девушки, её гордость и достоинство – все это стоит двадцати тысяч. А сколько удовольствия он получит, когда приведет её в спальню! Надо как можно скорее назначать день свадьбы!
– Хотелось бы, уважаемая Анастасия Куприяновна, узнать ваше мнение по поводу дня венчания, – князь поклонился.
– Милый князь, мы ни одного лишнего дня не заставим вас ожидать. Кончится пост…
– К чему такая спешка, – упрекнул Афанасий Петрович, до этого помалкивающий. – Невесте еще приданое не припасено.
– Верно, верно, –
– Приданое будем готовить в городе, – перебил жену Афанасий. – Пусть Анна едет к Александре…
– Нет! – вскрикнула Анастасия Куприяновна.
– Почему? – муж не уступал.
– Александра больна и не сможет …
– Сможет! – отрезал Афанасий Петрович. – Это мое слово! Завтра же и поедем.
Анастасия растерянно переводила взгляд с мужа на дочь, с дочери на князя. Возразить ей было нечего.
«Анна» наблюдала всю сцену с интересом. «Мать» явно была напугана перспективой встречи дочери с теткой. Почему? Может, дело в том, что Александра тоже упала с лестницы и тоже накануне свадьбы. Много совпадений. Слишком много. Что ж будем разбираться.
– Позвольте мне покинуть вас, – слабым голосом проговорила «Анна». – Голова разболелась.
– Конечно, конечно – князь оторвал короткое толстое тело от кресла. – Позвольте… – он приблизил свои губы к руке «Анны», ожидая реакции с её стороны.
Но рука не дернулась, не задрожала. Поцелуй не взволновал невесту. Тогда он слегка сжал тонкие пальцы «Анны». В ответ невеста еле слышно фыркнула и, подарив напоследок равнодушный взгляд, удалилась походкой королевы.
Князь был озадачен.
Вслед за «Анной» торопливо откланялся Афанасий Петрович.
– А не поговорить ли нам князь о наших делах в кабинете? – Анастасии Куприяновне не давала покоя мысль о векселях.
К тому же, ей хотелось выторговать у будущего родственника некоторую сумму под предлогом дороговизны приданого. Она, конечно, не скажет, что деньги на приданое находятся у поверенного в делах. Именно из этих денег будут оплачены наряды невесты. Князю это знать необязательно, а деньги ей сейчас о-о-очень нужны.
«Анна» поднялась к себе в комнату. На сердце было неспокойно. Если раньше она думала о женихе как-то отвлеченно, то сейчас, мало сказать, что непривлекательный облик князя лишил её уверенности в своих силах. Не переоценила ли она своих сил? Не слишком ли самоуверенна? Здесь не двадцатый век, когда можно и милицию позвать на помощь и общественность привлечь. Здесь женщина – раба мужчины, закон и общественное мнение на его стороне. Князь двух жен свел в могилу, говорят, так что же ему помешает и ее вслед отправить?
Надо подумать, хорошенько подумать. Как там подруга Нинка Шахова говорила: существует двадцать способов избавиться от надоевшего мужа, и все будет выглядеть как естественная смерть. Жаль, что не выяснила у нее хотя бы парочку способов. Сейчас бы очень пригодилось.
Ладно, время еще есть. Главное, не торопиться и не нервничать.
В реанимационной палате, на жестком ложе, окруженном с обеих сторон металлическими стойками со сложной аппаратурой, лежала женщина. Если бы не тихое щелканье и жужжание аппаратов, любому она показалась мертвой. Заострившиеся черты лица, мертвенная желтизна у висков и вокруг носа, мраморно-белые руки с посиневшими ногтями
Её сменяла другая, мало чем отличающаяся от первой: такой же наряд, состоящий из свободных штанов и куртки, круглой шапочки и маски на лице. Только у первой из-под шапочки выглядывал светло-русый пучок с металлическими шпильками, а у другой – рыжий хвостик, перехваченный мягкой цветной резинкой. Вторая сестра не брала больную за руку, но иногда, подойдя близко, наклонялась к самому лицу, будто старалась уловить незаметное дыхание женщины.
Был еще один посетитель в этой палате. Он появлялся, когда сестры отодвигали марлевые занавески с окна и позволяли ему просочиться сквозь стекло и бесцеремонно усесться на кровать, занимаемую странно неподвижной больной. Солнечный луч скользил по белому покрывалу, по плоской подушке, высвечивал перепутанные пряди волос, бесцеремонно отыскивая в них серебряные нити седины. Особенно много яркого серебра было ближе к вискам – так седеет человек за секунды до встречи с ужасом или самой смертью.
Особенно бережно проходил солнечный луч через левый плотно забинтованный висок, ощущая под собой несмелое биение маленькой жилки, свидетельствующее, что женщина все-таки жива.
Но когда наступали сумерки, на лице женщины все яснее вырисовывалась маска смерти: глубже ложились тени под глазами, чернотой покрывались губы, кожа из бледно-желтой превращалась в синюшно-серую. Казалось, даже аппараты, отсчитывающие каждый толчок ее крови, удивлялись, что она еще жива.
– Думаешь, выживет? – послышалось неразборчиво из-за перегородки, где сидели сестра и дежурный врач.
– Кто знает. Внешних серьезных повреждений, сама знаешь, нет. Но удар пришелся по виску, а как теперь под коробушку заглянешь. Надо в область, снимок черепа делать да специалистам показывать. Но она не транспортабельна.
– А ты заметил, что она больше на мертвую смахивает, чем живую?
– Дорогуша, у нас какое отделение? Реанимационное, то есть оживляющее. Мы оживляем почти покойников.
– Все равно мне кажется, что ее уже нет, только оболочка осталась.
– Это ты про душу говоришь? Так у многих живых ее давно нет, а ничего, живут, двигаются, жрут, пакости другим делают.
– Я пятнадцать лет работаю, а таких здесь еще не видела, только в морге.
– Ладно, только ты свои соображения при себе держи, а то напугаешь родственников, и будут у нас еще пациенты.
Ненадолго установилось молчание. Было слышно, как свинтили крышку с термоса и полилась жидкость. По палате поплыл аромат хорошего кофе. Смачно захрустели печеньем.
– Мне ее дочку жалко. Придет, встанет, смотрит, смотрит. А потом слезки закапают. И ручкой все гладит щеку или волосы. А еще слышала, как эта кроха молилась, Бога просила да Богородицу.