Биография Бога: Все, что человечество успело узнать
Шрифт:
Многие разновидности того, что мы называем «фундаментализмом», являются по существу политическим дискурсом: это национализм, выраженный в религиозной форме. Показателен сионистский фундаментализм в Израиле, где экстремисты призывали к насильственной депортации арабов и (незаконному) заселению территорий, занятых в ходе войны 1967 года. 26 февраля 1994 года Барух Гольдштейн, последователь покойного рабби Меира Кахане (сторонника изгнания арабов из Израиля), вошел в мечеть, находящуюся в Пещере Патриархов в Хевроне, и расстрелял 29 мусульман. 4 ноября 1995 года религиозный сионист Игаль Амир убил премьер-министра Ицхака Рабина за подписание Соглашений Осло. Исламский фундаментализм также имеет политическую подоплеку. Палестинская партия «Хамас» возникла как движение сопротивления и обрела влияние лишь после того, как секулярная политика Ясира Арафата и его партия «Фатх» дискредитировали себя неэффективностью
Критики ислама считают, что культ террористов-мучеников неотъемлем от этой религии. Они ошибаются. Если не считать кратковременного движения ассасинов во времена крестовых походов (но этих сектантов ненавидели во всем мусульманском мире!), данное явление не было свойственно исламской истории до недавнего времени. Американский ученый Роберт Пейп тщательно изучил атаки смертников между 1980 и 2004 годом (включая теракт 11 сентября 2001 года) и пришел к следующему выводу:
В подавляющем большинстве случаев атаки террористов-смертников не мотивированы религией как таковой, а преследуют ясную стратегическую цель: заставить современные демократии вывести войска с территорий, которые террористы считают своей родиной. От Ливана до Шри-Ланки, от Чечни до Кашмира и Западного берега реки Иордан каждая крупная кампания террористов-смертников (более 95% случаев) ставила своей основной задачей принудить демократическое государство к отводу войск. [987]
Например, Осама бен Ладен относил к числу основных преступлений Запада присутствие американских войск в его родной Саудовской Аравии и оккупацию израильтянами палестинских территорий.
Без сомнения, терроризм представляет угрозу мировой безопасности. Однако необходимо учитывать все факторы. Огульные и необоснованные нападки на «ислам» не помогут. По результатам недавнего опроса общественного мнения, проведенного службой Гэллапа, лишь 7% мусульман, опрошенных в 35 странах, сочли теракт 11 сентября оправданным. У них самих и в мыслях нет совершать что-либо подобное, но они считают, что вина в конечном счете лежит на внешней политике Запада. Аргументация их носит целиком политический характер: они упоминают о ситуации в Палестине, Кашмире и Чечне, о западном вмешательстве во внутренние дела мусульманских стран. Однако большинство мусульман, осудивших теракты, обосновывают свое осуждение с религиозных позиций. Например, они ссылаются на стих Корана, согласно которому отнять жизнь у другого человека – все равно что разрушить целый мир. [988]
После 11 сентября западные политики твердили, что мусульмане ненавидят «наш образ жизни, нашу демократию, свободу и успех». Однако как политически умеренные, так и радикальные мусульмане в ответ на вопрос, что им больше всего нравится в Западе, говорят: западная технология, западная этика тяжелого труда, личная ответственность, правопорядок, а также демократия, уважение к правам человека, свобода слова и гендерное равенство! Любопытно, что политические радикалы чаще, чем люди умеренные (50% против 35%), считают, что «создание представительского управления будет способствовать прогрессу в арабском/мусульманском мире». [989] А что им больше всего не нравится в Западе? И радикальные, и умеренные мусульмане называют одним из главных пунктов «неуважение к исламу». Большинство считают Запад глубоко нетерпимым: лишь 12% радикалов и 17% умеренных ассоциируют «уважение к исламским ценностям» с западными странами. А что могут сделать мусульмане для улучшения отношений с Западом? Опять-таки, среди наиболее распространенных ответов радикалов и умеренных был такой: «Улучшить образ ислама в глазах Запада, рассказывать об исламских ценностях в позитивном ключе». [990] Сейчас в мире живет 1,3 миллиарда мусульман. Если 7% (91 миллион!) верующих, которые придерживаются радикальных политических взглядов, будут и дальше ощущать себя завоеванными и угнетенными, если они будут считать, что их культуре и религии оказывается неуважение, дела Запада плохи. [991] Но что делать? Проще всего – сидеть и ругать ислам. Однако это непродуктивно. Труднее, но зато и полезнее – вникнуть в политические проблемы и скорби мусульманского мира.
Осама бен Ладен относил к числу основных преступлений Запада присутствие американских войск в его родной Саудовской Аравии и оккупацию израильтянами палестинских территорий.
В последнее время на Западе заявила о себе форма секулярного фундаментализма, которая по стилю и стратегии напоминает атеизм Фогта, Бюхнера и Геккеля. Если физики привыкли к наличию в мире непостижимого, некоторые биологи (их дисциплина не претерпела серьезных революций) все еще убеждены в своей способности найти окончательную истину. Отказываясь от агностической сдержанности Дарвина и Гексли, они подчас проповедуют воинствующую форму атеизма. В 1972 году французский биохимик Жак Моно (1910—1976), нобелевский лауреат и профессор молекулярной биологии в Коллеж де Франс, опубликовал книгу под названием «Случайность и необходимость», где доказывал полную несовместимость теизма и эволюционной теории. Перемена – результат случайности и распространяется через необходимость. Поэтому невозможно говорить о замысле и цели в мироздании: следует смириться с тем, что люди появились случайно и что не существует благого Творца, не существует божественного Друга, формирующего наши жизни и ценности, – в безграничном и безличном космосе мы одиноки. Подобно Клиффорду, Моно считал не только интеллектуальной, но и нравственной , ошибкой принимать на веру вещи, которые не доказаны наукой. Впрочем, он признавал, что доказать истинность этого идеала невозможно. А значит, перед нами идеал весьма произвольный, не подтвержденный фактами. [992] Стало быть, Моно косвенным образом признавал, что даже научный поиск начинается с акта веры.
Идеи Моно были не очень доступны людям, чуждым французской культуре. Блестящим популяризатором его идей в англоязычном мире выступил оксфордский биолог Ричард Докинз. В своей книге «Слепой часовщик» (1986) он объяснял, что аргумент Пэли от замысла годился лишь для начала XIX века: Дарвин показал, что видимость замысла естественным образом возникла в ходе эволюции. «Слепым часовщиком» был естественный отбор, слепой и бесцельный процесс, неспособный ни на разумное планирование, ни на сознательное создание «целесообразности» в природе. [993] В религиозном импульсе Докинз усматривал лишь эволюционную ошибку, своего рода «осечку» и даже вирус, паразитирующий на когнитивных системах, которые отбираются, ибо помогают виду выжить.
Докинз – крайний представитель научного натурализма, восходящего к Гольбаху, а ныне завоевавшего себе место под солнцем. Более умеренные версии этого «сциентизма» мы находим у Карла Сейгана, Стивена Вейнберга и Дэниэла Деннетта, которые призывают выбирать между наукой и верой. С точки зрения Деннетта, в теологии нет необходимости, поскольку биология лучше объясняет религиозные чувства. Однако Докинз и другие «новые атеисты», Сэм Харрис (молодой американский философ и нейробиолог) и Кристофер Хитченс (журналист и критик), видят в религии корень всех зол, яд, который «отравляет все». [994] Сами себя они мыслят как авангард научного/рационалистического движения, который в конце концов изгонит Бога из человеческого сознания.
Однако далеко не все атеисты и ученые с ними солидарны. Скажем, американский зоолог Стивен Джей Гулд (1941—2002) делал из эволюционной теории примерно те же выводы, что и Моно, – все в природе можно объяснить через естественный отбор, – однако не считал науку компетентной решать вопрос о существовании или несуществовании Бога: сфера науки ограничена природой. При этом Гулд не был верующим и даже говорил о себе как об агностике атеистического склада. Однако это не мешало ему отмечать, что Дарвин не считал себя атеистом и что другие видные дарвинисты – Аса Грей, Чарльз Уолкотт, Дж. Симпсон, Феодосий Добжанский – были либо христианами, либо агностиками. Соответственно, атеизм не является обязательным следствием эволюционной теории, и дарвинисты, которые высказываются на сей счет догматически, выходят за пределы науки.
Гулд также возродил, на новый лад, древнее разграничение между «мифом» и «логосом». А именно у него была концепция «непересекающихся магистерий» (NOMA). Под «магистерией» он понимает «область жизни, в которой определённая форма учения обладает адекватными инструментами для осмысленного дискурса и принятия решений». [995] Религия и наука – разные магистерии и не должны вторгаться в сферы друг друга.
«Новые атеисты» мыслят себя как авангард научного/ рационалистического движения, который в конце концов изгонит Бога из человеческого сознания.