Биография неизвестного
Шрифт:
– Так лучше? – усмехнувшись, спросил меня Глеб.
– Еще бы, – вскинула брови я.
– Неплохо, что завтра выходной, правда? – Глеб выглядел несколько возбужденным и счастливым, будто несколько минут назад ему сообщили о чем-то очень хорошем.
– Выходной – это всегда неплохо, – откликнулась я. Мой язык едва шевелился, а глаза слипались, так что какой-либо диалог для меня был настоящим мучением.
– Что будешь делать завтра?
– Наверное, отсыпаться, – натянула улыбку я, искоса взглянув на Глеба. Его отчаянные попытки завязать со мной разговор отчего-то раздражали меня. Наверное, потому, что он производил впечатление тихого и неразговорчивого человека, а эта его внезапная разговорчивость выглядела неестественно и навязчиво.
– Да, после сегодняшнего, наверное, всем не мешало бы хорошенько выспаться… – Худощавое лицо Глеба вновь исказилось в улыбке.
– Да уж, – еле слышно протянула я.
– А вы давно дружите с Павлой? – после короткого молчания спросил Глеб.
– Пять лет.
– Мой отец работает вместе с ее дядей, – в ответ на вымышленный встречный вопрос произнес Глеб. – А ты где работаешь? – вдруг спросил он, бросив на меня короткий счастливый взгляд.
Я глубоко и прерывисто вздохнула.
– Мне вот сюда, – сказала я, выпрямившись и указывая на поворот к своему дому. Я быстро натянула на ноги туфли. – Останови здесь, пожалуйста.
«Фольксваген» остановился в темном переулке, освещенном одиноким бледным шаром фонаря. Поблагодарив Глеба за то, что он подвез меня, я вышла из автомобиля и захлопнула дверцу.
– Вера… – окликнул меня Глеб, когда я уже поспешно пересекла дорогу. Я остановилась, обернувшись к нему. Глеб вышел из машины и теперь, высокий, в темном костюме, стоял у блестевшей от влаги дверцы и смотрел на меня. Его острые скулы и высокий лоб – вот все, что было видно во всепоглощающей тьме. – Я могу узнать номер твоего телефона?
Несколько мгновений я стояла, глядя на Глеба, который показался мне смешным в этой позе решимости и отчаяния, после чего сдержанно улыбнулась, отрицательно покачала головой и, не сказав ни слова, направилась к своему подъезду. Я не слышала, как захлопнулась дверца и как автомобиль растворился в темноте сентябрьской ночи.
ГЛАВА 10
Несколько раз я встречала незнакомца в тихом коридоре, где отсветы электрических ламп, вмонтированных в потолок, отражались на серебрящихся стенах. Первый раз я столкнулась с ним так неожиданно, что от испуга у меня потемнело в глазах, – он вышел из небольшого холла перед лифтами, держа в руках какой-то документ. В первую же секунду мы встретились глазами, но на этот раз у меня не возникло желания спрятать свое лицо – напротив, я невольно вскинула голову и отвела взгляд, будто незнакомец этот нисколько не интересовал меня. А сердце, остановившееся было в слепом биении, внезапно глухо дрогнуло в висках.
Я продолжала наблюдать за ним, нисколько этому не смущаясь. Я даже чаще стала выходить в коридор, надеясь встретиться с ним, и еще только раз мне посчастливилось попасться ему на глаза. Я не смотрела на него, боясь, что интерес и смущение отразятся в моем взгляде. С каждым днем я все больше привязывалась к этой своей игре, волнительной и пленяющей.
Я начинала сознавать, что все в нем – его запах, его руки, его русые, коротко подстриженные волосы, его шея, едва выглядывавшая из-под воротника рубашки, – привлекало меня. Я ни разу не говорила с ним, ни разу не слышала его голоса и ни разу не видела взгляда, обращенного ко мне, но меня необыкновенно влекло к этому человеку. Со своего места я видела только край его стола, его руку с серебряным перстнем на пальце, его плечо, едва вздымавшееся на вдохе. Если бы я вытянула чуть-чуть шею, то я увидела бы его спину, к которой мне так хотелось прикоснуться, его шею, которая хранила на себе аромат хорошего мужского парфюма, и изредка – его профиль, благородный, спокойный, мужественный.
Много раз я клялась себе в необратимости любви к тому или иному человеку. Много раз я испытывала необычайную симпатию, много раз я ощущала легкость любви или же ее тягость. Но никогда любовь так не влекла меня, никогда еще сердце мое и тело мое не были так едины в своих пристрастиях. Месяц проходил за день, и скоро мне уже казалось, что если бы он вдруг подошел ко мне и коснулся меня, то я, не думая ни мгновения, отдалась бы ему и никогда, никогда бы об этом не жалела.
Но он не подходил, он никогда не оглядывался и никогда ни к кому не обращался. Изредка я видела, как он улыбается какой-то фразе своего соседа, видела, как улыбка его натягивает кожу щек, как профиль его меняется и как белые зубы касаются губ. И от этой его улыбки, далекой и недосягаемой, сердце мое устремлялось туда, где его дыхание смешивалось с атмосферой, наполнявшей меня, наполнявшей все вокруг меня, а оттого живительной и необходимой.
Но несмотря на все эти удивительные чувства, которые, как сотни пауков, оплетали меня ядовитой сетью желаний, меня не томили тягостные мысли или горькая жажда удовлетворения внезапно вспыхнувшей страсти. Все это была та же игра, непостижимая, непонятная, эфемерная, но, несомненно, увлекательная. Я не относилась со всей серьезностью к пленяющим меня мыслям, я просто отдавалась им, легко, без всякой двусмысленности. Я просто жила и дышала, полной грудью вдыхая искрящийся воздух, наполненный мечтами.
В первый вторник после выходных, на которых проходило празднование дня рождения Этти, я вышла из своего подъезда и направилась в сторону дворов, чтобы коротким путем выйти к троллейбусной остановке. Переулки были пусты, как и всякие старые московские дворики, сетью оплетающие главные шумные улицы Москвы. День обещал быть ясным – чистое небо позолотило восходящее холодное солнце.
Я перешла дорогу и ступила на неровный тротуар, не заметив того, как от угла одного из домов отделился человек. Он вышел на середину пустой автомобильной дороги и тихо окликнул меня. Я обернулась на звук своего имени.
На перекрестке стоял Глеб. Он был в длинном осеннем пальто темно-коричневого цвета. Кроме того, мне в глаза бросились его начищенные сверкающие ботинки. В руках он сжимал кожаный портфель. Глеб напоминал мне старого ученого, который каким-то чудесным образом сумел сохранить молодость своего лица.
Когда я остановилась, Глеб направился ко мне. Худое лицо его растянулось в улыбке.
– Привет, – мягко произнес он.
– Привет, – ответила я, решив не задавать сам собою возникающий вопрос.
Заметно смутившись (Глеб отвел свой взгляд и опустил голову), он все же сделал еще один осторожный шаг мне навстречу.
– Как ты после дня рождения? Восстановилась? – Глеб заискивающе посмотрел на меня.
– А чего восстанавливаться? – пожала плечами я. – По-моему, все было прилично и в рамках. – Я смотрела на Глеба и непроизвольно улыбалась, потому как его порыв вызывал во мне лишь умиление. Взглянув на часы, я быстро проговорила: – Извини, я опаздываю на работу.
– Позволь, я пройдусь с тобой… – тихо проговорил Глеб, исподлобья глядя на меня. Растерянная улыбка не сходила с его лица.