BioShock: Восторг
Шрифт:
– Я нет. Как по мне, слишком сомнительное заведение.
– Хорошо. Потому что Грейс Холлоуэй распевала там протестные песни, а она была весьма безвредной черной женщиной до того, как Лэмб взялась за нее! И в перерывах между своими протестными визгами… эти Обломовы раздают манифест Лэмб! Ею все стены завешены! Святая Лэмб! Это ты ее создал, МакДонаг…
– Я!
– Ты, со своими идеями-о-рынках-идей! Это ты убедил меня не трогать таких, как она! Теперь я хочу, чтобы ты говорил об этом с Советом. Они должны согласиться с тем, что людей вроде нее надо заставить замолчать…
– Я не могу этого сделать, мистер Райан.
– Я должен знать, что ты действительно чувствуешь, Билл. Это покажет мне, на чьей ты стороне.
– Но заключение? Эта «Персефона»… для чего она?
Райан вздохнул:
– Надо былло ввести тебя в курс дела. Некоторое время назад я заключил договор с Августом Синклером на строительство этого, на краю Восторга. Прямо над… расщелиной, на всякий случай. Это… место для изоляции и допросов. Что-то среднее между клиникой для душевнобольных и исправительным учреждением. Для политических врагов Восторга, – он занял руки кассетами, выглядя смущенным. – Некоторые последователи этой женщины на свободе, а некоторые нет. Но со временем мы доберемся до них всех, у каждого будет своя маленькая камера. В «Персефоне» есть люди, недовольные по разным причинам… – похоже, он понял, что бездумно перекладывает кассеты, и отодвинул ящик в сторону. – Насчет давления воды, я скажу Синклеру, чтобы он поговорил с тобой, передавал все отчеты об этом. У него там есть технический персонал, который может разобраться со всеми… проблемами такого рода.
«Он не хочет, чтобы я приходил туда, – понял Билл. – Он не хочет, чтобы я увидел, что это такое…»
Но Билл понял кое-что еще. Был шанс, что он увидит «Персефону» изнутри – в качестве заключенного. Это может произойти, если он скажет что-то неправильное. Вот к чему все шло в Восторге. И он не мог рисковать, не мог просто исчезнуть – Элейн и его маленькая дочь нуждались в нем…
Билл медленно выдохнул, стараясь успокоиться. Когда все утихнет, может быть, он сможет уговорить Райана закрыть «Персефону».
– Хорошо, мистер Райан, – сказал он, стараясь держать голос как можно более ровным. – Я думаю, вам виднее.
Исправительная колония «Персефона»
1955
Саймон Уэльс испытал сильное смешанное чувство суеверного страха и гордости, когда охранник впустил его в камеру Софии Лэмб.
Она ждала его, сидя на аккуратно заправленной койке, держала спину прямо. Ее руки покоились на коленях, а светлые волосы были собраны в пучок. Женщина выглядела похудевшей, с ввалившимися глазами. Но искра трансцендентного не покинула ее.
– Что ж, ты пришел, – произнесла она мягко. – Как тебе это удалось?
Уэльс глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, прежде чем ответить. Он видел в этой женщине посланницу Очага Всеобщей Любви, сияющую Жанну д`Арк, ожидавшую восшествия на костер.
–У… у меня неплохие отношения с Синклером с тех времен, когда я и Даниэль были главными архитекторами Восторга. Я убедил его разрешить мне проинспектировать местную систему, чтобы увидеть, не слишком ли большую нагрузку она оказывает на остальной Восторг – вслепую, разумеется. Он разрешил, а все остальное сводилось к подкупу охранников…
– Хорошо. Позаботься о том, чтобы охрана позволяла тебе приходить в любое время, плати им сколько нужно. Они боятся Салливана и Райана, не получится убедить их просто отпустить меня. Но их можно убедить дать мне возможность говорить с другими
– Они пытаются… влиять на нее.
София Лэмб поморщилась:
– Ясно. Они думают, что она нечто простое…. но я сокрыла ее истинную миссию глубоко в ней. Элеонора выживет! И она удивит их. Она всех здесь удивит. Я верю в это, – она быстро взглянула на дверь. – Я налаживаю терапевтические отношения с Найджелом Вейром….
Уэльс одарил ее удивленным взглядом:
– С Вейром? Комендантом «Персефоны»? Он позволил вам….
Она улыбнулась:
– Он грустный, беспокойный человечек. Под предлогом допроса расспрашивал меня о самом себе. Понимаешь, косвенно. Я перевела допрос на него – мы даже посмотрели вместе его личное дело. Мне кажется, я смогла уговорить его дать разрешение на проведение экспериментов и терапии на заключенных «Персефоны». Он убедит Синклера, что все это на благо маленькой вотчины Райана. Но, когда придет время, я планирую устроить восстание здесь. Которое они и не ожидают. Такая глупость – поместить столько политических заключенных в одном месте, но это только нам на руку…
Глядя на нее, Саймон почувствовал головокружение. Он внезапно, не контролируя себя, рухнул на колени.
– Мадам…ох, София! Как я мог быть верен Райану? Как я мог позволить ему ослепить меня?
Она улыбнулась:
– Все правильно, Саймон. Эго сильно. Воля к любви слаба, сначала. Она должна укрепляться жертвой во имя коллектива. Это занимает время! Но ты был одним из первых, узревших свет! Ты любим мною, Саймон Уэльс… И в один прекрасный день, власть Райана падет. И я… мы… будем ждать этого момента, чтобы занять его место. Восторг будет наш. Скажи им, скажи всем, я буду следить! Я узнаю, кто подчинился эго, а кто с благословением возносится к телу…
– Да, София! Я прослежу, чтобы вся паства узнала!
Лэмб положила руку на его голову, благословляя. Уэльс почувствовал, как по телу прошла дрожь от ее прикосновения, он опустил голову и заплакал от радости…
13
Восторг, Центр содержания под стражей
1956
Салливан волновался за старшего констебля Харкера. У СК была такая отдышка, словно он только что пробежал две мили, но Салливану было чертовски хорошо известно, что этот человек просидел за своим столом как минимум полчаса. Одна из сигарет Харкера все еще дымилась на краю пепельницы-ракушки. Он сидел здесь, тяжело дышал, пялился в пустоту, барабанил веснушчатыми пальцами по столу. Старший констебль – низкий толстый человек с двойным подбородком и редеющими рыжими волосами, в черном потертом костюме. Он, судя по всему, не брился уже пару дней.
– Ты просил меня зайти, Харкер, помнишь? – спросил Салливан, садясь напротив него. – Ты в порядке? Выглядишь немного помятым.
– Конечно. Я... я в порядке, – Харкер невольно начал теребить значок констебля на лацкане пиджака. – Просто иногда задумываюсь, – он быстро взглянул на дверь, чтобы убедиться, что она закрыта, – не сделал ли я ошибку, приехав в Восторг.
Салливан усмехнулся:
– Не думай, что ты в этом эдакий одинокий рейнджер. Я почти не знаю людей, которые бы иногда не чувствовали себя так же.