Биржевой дьявол
Шрифт:
– Великолепно, – сказал Рикарду. – Хоть галлон. Запишешь на наш счет.
15
Войтек искренне обрадовался моему звонку и тут же пригласил меня на ужин. Мы познакомились, когда я изучал советскую экономику, и именно благодаря ему я и попал в Краков. Войтек с давних пор прослыл яростным критиком командных методов управления, принятых в Восточной Европе, и на родине у него была влиятельная группа последователей. Я сказал, что теперь работаю в Сити и что мне нужно кое-что выяснить насчет польской экономической стратегии.
Я
– Чудесно! – Он был в восторге. – Проходи, проходи!
Квартира выглядела точно так же, как и в последний раз. На тех участках стены, что не были еще заставлены книжными шкафами, красовались афиши довольно экстравагантных польских, русских и французских выставок. Плакаты отбирались не с учетом пристрастий хозяина, но в соответствии с тем весом, который событиям придавала почтеннейшая публика. Как-то в приливе пьяной откровенности он признался мне, что его любимый фильм "Когда Гарри встретил Салли". Он потребовал, чтобы я поклялся, что никому не проболтаюсь. Плакат из этого фильма на стене, понятное дело, отсутствовал.
Хотя Войтеку было уже под пятьдесят, он прилагал все усилия, чтобы походить на перманентно разгневанного первокурсника. Пышные черные усы, взъерошенные длинные волосы, сзади кое-как перехваченные в "конский хвост", прилипшая к нижней губе неизменная сигарета с белым фильтром. Однако, несмотря на такой вызывающий внешний вид, он был любимцем бизнесменов, политиков и деятелей Международного валютного фонда. Он проповедовал экономику, основанную на жесткой монетарной и налоговой стратегии – и тем не менее не всегда считал слабаками тех политиков, которым еще не удалось догнать безработицу до двадцатипроцентной отметки. Войтек относился к тем редким преподавателям, которым искренне интересны дела и успехи их студентов. Когда-то такой чести удостоился и я, а до меня – нынешние министры финансов Польши и Словакии.
Мне он нравился. Хотя он был старше меня, и виделись мы не часто, я считал его своим другом.
– Как поживает наша хорошенькая Джоанна?
– В Америке она поживает. С этим уродом Уэсом.
– Отлично. Мне она никогда не нравилась, и каким бы негодяем он ни был, уверен, они друг друга стоят. Я приготовил рататуй. Пойдет?
– А то!
– Тогда наливай!
Мы выпили водки. Войтек рассказал мне о своей последней подруге – американской студентке. Молоденькими девочками он увлекался до тех пор, пока они не достигали двадцати пяти лет, после чего терял к ним всякий интерес. Он даже женился на двух своих студентках, но вскоре прекратил подобные эксперименты. Браки все равно оказывались недолгими, а разводы – муторными.
Ужинали мы на его просторной кухне. Рататуй был великолепным, водка – крепкой, и не прошло и часа, как мы уже прилично набрались.
Как и ожидалось, сначала он высказал мне свое "фи" за то, что я попал в Сити, а уже потом поинтересовался, что мне нужно.
Я откашлялся, пытаясь хоть немного прочистить мозги.
– Меня взяли, потому что им нужны мои знания русского языка и тамошней экономики. Теперь вдруг выяснилось, что мне надо еще разбираться и в польских делах, а за ними я уже Бог знает сколько лет не слежу. Надеялся, что ты мне что-нибудь подскажешь, чтобы я не выглядел полным идиотом.
– Тебе, дружище, не грозит выглядеть идиотом ни при каком раскладе. Слушай.
И он ясным и точным языком принялся излагать историю польской экономики со времен "Солидарности". Я все понимал, все формулировки были четкими и схватывались легко – оставалось только надеяться, что наутро я буду в состоянии все это вспомнить.
– А что насчет девальвации? Не слишком ли они задрали свой валютный курс?
– Не то слово! – Войтек почти выкрикнул эти слова. Он встал и возбужденно заходил по кухне. – Мне уже надоело им об этом говорить! Девальвируйте злотый сейчас, прежде чем экономика рухнет окончательно! Лучше контролировать ситуацию и самим выбирать подходящий момент, а не ждать, пока кризис заставит это сделать.
– Так ты думаешь, они на это пойдут?
Войтек остановился, посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:
– Понятия не имею.
Он сделал ну очень невинное лицо, и я ему, конечно, не поверил. Он наверняка знал о предстоящих планах Польши – и одобрял их.
Мы выпили еще по одной, потом еще, и еще. Я понял, что пора отступать.
– Но ведь еще только десять часов! – запротестовал Войтек.
– Но мне к семи на работу. Это и так не радует, а если учесть, сколько я выпил...
– Уговорил! Шагай, рад был тебя увидеть, Ник.
Он обнял меня, и я оставил своего друга наедине с остатками водки.
Крутить педали наутро оказалось непростым делом. Голова гудела, во рту пересохло. У одного из магазинчиков я притормозил и купил пол-литра молока, которое не выпил, а в мгновение ока буквально втянул в свой исстрадавшийся организм. Слава Богу, ехать нужно было вниз.
Рикарду при виде меня расхохотался.
– Вижу, вчера ты честно выполнил свой долг.
– Черт, неужели заметно?
– Вполне. Ну, польза какая-то есть?
– Думаю, что поляки все-таки собираются девальвировать. – Я рассказал о разговоре с Войтеком и о том, что ему не удалось скрыть гордость оттого, что власти прислушались к его советам.
– Ты уверен, что его влияние действительно серьезно настолько, насколько кажется ему самому?
– Уверен.
– В таком случае молодец! – Он улыбнулся и похлопал меня по плечу. – Пора заняться отладкой наших польских позиций.
Он вернулся к своему столу и взялся за телефон.
– Неплохо, – сказал Джейми. – Больше чем неплохо. Только не рассказывай мне, что ты играл в регби с врачом Бориса Ельцина.
– Что нет, то нет, – сказал я. – Войтек, пожалуй, мой потолок по части агентов влияния.
– Все равно, ты теперь фигура хоть куда. Только вот...
– Что?
– Выглядишь паршиво.
– Спасибо.
Я был доволен собой. Может быть, Рикарду удастся заработать на моей информации. Тогда он наверняка вспомнит о моем участии. Этого у него не отнять. Он умел отдавать долги.
Зазвонил телефон.
– Ник? Это Войтек.
Голос был хриплым и измученным. Похоже, после моего ухода он не прекратил возлияний.