Битая карта (сборник)
Шрифт:
«Необходимо провозгласить фюрера Адольфа Гитлера великим освободителем России, которому русский народ должен быть вечно благодарен, а Германию — великодушным другом русского народа».
Прочие пункты программы, общим числом пятнадцать штук, были в соответствии с первым:
«Все коммунисты-мужчины и активные женщины коммунистки должны быть арестованы», «активная коммунистическая молодежь подлежит заключению в концентрационные лагеря», «имущество коммунистов и враждебно настроенных лиц должно быть конфисковано в пользу оккупационных властей», «еврейский вопрос следует разрешить по национал-социалистскому образцу» и т. д.
Неплохая вышла программочка, тщательно обдуманная, солидная и, что
Лишь одно было скверно — немцы не спешили с ответом. Черт их знает почему, но ставка Гитлера безмолвствовала, будто и не получала его программы.
Тогда он решил отправить второе послание, затем третье, затем четвертое. Откровенно говоря, он опасался, что ему перебегут дорогу более удачливые и молодые претенденты на устройство запутанных российских дел.
В четвертом послании в ставку Гитлера, от 11 июля 1941 года, господин Иванов решил двинуть с главных козырей, казавшихся ему особенно убедительными:
«Я прошу это мое заявление рассматривать обособленно от всех остальных возможных просьб и предложений со стороны русских… Мой огромный опыт, приобретенный в гражданскую войну, дает мне право быть выслушанным первоочередно… В сущности, моя деятельность была истинно фашистской уже в 1919 году, когда еще не было понятия „фашист“, и поэтому я с гордостью называю себя первым фашистом».
Бедный, бедный господин Иванов, до чего же он просчитался, как жестоко был наказан за свою провинциальную самонадеянность! Что-то вдруг стронулось. То высокие немецкие инстанции молчали, будто воды в рот набрав, то начали проявлять повышенное внимание к персоне «первого фашиста». Что это за птица объявилась в Брюсселе? Не слишком ли много о себе воображает, не следует ли к ней приглядеться?
Из канцелярии рейхсминистра по оккупированным восточным областям последовал спешный запрос в иностранный отдел абвера: немедленно представить исчерпывающую справку о подателе писем — кто таков, чем дышит, что у него в прошлом.
Господин Иванов еще надеялся, еще бомбардировал Берлин своими посланиями из Брюсселя. Писать, правда, стал несколько короче, сбавил заметно и тон: «Имею честь просить дать какое-нибудь движение моим настоятельным прошениям». Дали движение, дали! Ответ абвера оказался четким и совершенно недвусмысленным. Неблагонадежен на все сто процентов, в юности вращался в кругах террористического направления, считает себя личным другом Керенского. Резюме: об использовании на Востоке не может быть и речи.
Докладывать этот ответ господину рейхсминистру сочли нецелесообразным, бесполезно утруждать высокое начальство. Просто советник министра господин Петцольд наложил на абверовской бумажке коротенькую, но энергичную резолюцию: «Впредь содержать в концентрационном лагере». И погорел «первый фашист», только и видели господина Иванова…
Зато сэр Поль Дюкс оказался куда как удачливее и предусмотрительнее. Тихонько досидел до конца войны и разгрома фашизма, не торопясь сочинял новое, расширенное издание своей шпионской «Исповеди», особенно нажимая на антисоветчину, а дождавшись первых дуновений ветров холодной войны, начавшихся с фултонской речи Черчилля, опять сделался незаменимым специалистом по «русскому вопросу». Выступал с лекциями, вновь стал разъезжать по белу свету, предпринял вояж в Америку, где встретили его более чем гостеприимно. Правда, был он уже не единственным и не самым бойким «специалистом», в изобилии появились конкуренты, именовавшие себя «советологами» и «кремлеведами», так что приходилось стараться, чтобы не отстать от них.
Впрочем, это тема для другого рассказа, который также будет с немалым количеством приключений.
Таковы некоторые события, происшедшие спустя пять,
Что же касается солдат Дзержинского, людей революционного долга, то они во все времена продолжали и продолжают свою неусыпную чекистскую вахту.
На смену одним приходят другие бойцы, эстафета передается из рук в руки, и всегда бодрствует, всегда начеку эта бессонная вахта.
Солдаты Дзержинского Союз берегут.Гороховая, 2
Из документов
| Вопросы | Ответы |
|---|---|
| Фамилия, имя и отчество? | Александр Иванович Ланге. |
| Партстаж, имеет ли партийные клички? | Член партии с 1905 года, партийные клички Печатник, Мигачевский, Бернгард Кроон. |
| Является ли фактическим руководителем (проявляет ли инициативу) или только выполняет задания? | Руководит с большой инициативой. |
| Способности к секретно-оперативной отрасли работы? | Крупный оперативник, находчивый и вдумчивый следователь. |
| Следует ли оставить на той же работе или целесообразнее использовать на новой? | Незаменим на своем участке. |
| Отношение к товарищам по работе и подчиненным? | Прекрасный товарищ. |
| Особые достоинства и недостатки? | Храбрый. |
2
КРО — контрразведывательный отдел.
За время своей работы в КРО тов. Ланге Александр Иванович проявил себя как опытный и храбрый чекист. Обладает всеми качествами боевого оперативника. Им лично были обезоружены и арестованы матерые бандиты во главе со своим главарем.
Своей преданностью Советской власти, трудной и ответственной работой по борьбе с силами контрреволюции тов. Ланге вполне заслуживает быть награжденным.
Суммируя все важнейшие моменты в его деятельности, считаю справедливым представить тов. Ланге А. И. к ордену Красного Знамени.
Полномочный представитель ОГПУ в Петроградском военном округе С. Мессинг
…В феврале 1907 года, после освобождения из тюрьмы, принужден был перейти на нелегальное положение. Работал в типографии РСДРП, в которой печаталась газета «Солдатская правда». 17 апреля вновь был арестован и осужден. В заключении провел три года, содержался в «Крестах».
В 1910 году эмигрировал в Северо-Американские Соединенные Штаты. Проживал там нелегально, опасаясь выдачи царскому правительству.