Битва королев
Шрифт:
Филипп Август скончался пятидесяти восьми лет от роду, но он прожил за этот короткий срок множество жизней.
Предсмертный бред его продолжался несколько дней. Сколько государственных тайн он выдал в бреду, способных погубить репутацию и его самого, и Пап Римских, и владетельных князей Европы.
Наверное, множество, но эти тайны так и остались тайнами.
Бланш все выслушала, но мысленно поклялась хранить молчание до своей кончины, и клятву выполнила. А Людовик в отчаянии заткнул уши и не
А напрасно! В бессвязном бормотании умирающего короля можно было отыскать и мудрые мысли. Он просил наследника не допустить на земле, подвластной французской короне, действия Святой инквизиции, учрежденной Папой Иннокентием. Любой гражданин, чье материальное благополучие привлекало к себе взоры жадных церковников, мог быть обвинен в ереси или колдовстве, подвергнут пыткам и в конце концов согласен будет отдать свое богатство церкви.
Этот дьявольский замысел папского Рима был противен Филиппу Августу, и он стал против него стеной.
Сможет ли Людовик оградить Францию от инквизиции?
Разум Людовика и Бланш и без отцовских советов подсказал им правильное решение. Инквизицию не пустили в те провинции, что были подвластны короне, и ни один якобы еретик или ведьма не сгорели на кострах во Франции во время их правления.
Король умер, да здравствует новый король!
Ингеборг не скорбела, узнав о смерти супруга. Кончина Филиппа ей была выгодна. Она стала вдовствующей королевой Франции и охотно принимала соболезнования и почести, соответствующие этому приобретенному ею рангу.
Ингеборг не хотела вспоминать о той единственной ночи, проведенной на супружеском ложе с Филиппом, а он на смертном одре, наверное, вспомнил.
Она любила женщин. Любой мужчина казался ей выходцем из ада. При датском дворе ее тайные прихоти удовлетворяли упитанные служанки, во Франции худенькие горничные подсмеивались над ней, но за подарки соглашались, чтобы их «потрогали», а потом со смехом и прибаутками рассказывали своим женихам, какая у них чудная королева.
Филипп на смертном одре вспомнил и об Ингеборг, и судорога свела его тело. Как была нежна и желанна Агнесс, но Ингеборг все-таки победила.
Сколько неправедных дел он содеял, сколько осталось дел незавершенных! Людовик – король, Бланш – королева. Им по тридцать пять лет, и детская комната полна наследников.
Можно ли уйти ему, всемогущему, но усталому Филиппу Августу, уйти на покой?
Он смежил веки.
Последнее, что он видел перед кончиной, – как горестно опустились на колени у его постели сын и невестка.
Он умер улыбаясь. И на лике его бронзовой статуи в склепе королей Франции была запечатлена эта же улыбка.
Бланш, похоронив свекра, как будто похоронила себя. Она обожала супруга, он был ей дорог и близок, но Филипп Август воплощал все, что есть самого хорошего на свете.
Их доверительные беседы, его добрые, ненавязчивые уроки государственной
Людовик был хорошим мужем и добрым товарищем, когда был дофином. Когда он станет королем Франции и на него упадет тяжесть управления государством, кто он будет для Бланш?
Она вплотную занялась воспитанием сыновей, ведь они наследники и неизвестно, кому из них придется вдруг надеть на голову корону. Филипп Август постоянно твердил, что у Людовика слабое здоровье. Если она лишится мужа, кто из сыновей станет ее заступником?
На великолепной церемонии коронации Людовика в Реймсе ей почему-то было беспокойно. Странно, ведь для тревоги не было причин.
Никаких династических разногласий не возникло. Людовик был признан законным наследником недавно усопшего короля. Народ вздохнул с облегчением – власть передалась мирно от одного короля к другому, и все совершено по закону.
И кровоточащая язва на юге страны уже почти зарубцевалась, альбигойцы были уничтожены.
«Господь даровал прощение Франции!» – восклицали французы, когда пили вино, разламывали свежеиспеченный хлеб и поедали дымящееся жаркое с острым соусом.
Ингеборг восприняла свое новое положение как милость Господню. Ее почему-то заинтересовали королевские внуки. Со смертью Филиппа она получила доступ во дворец и начала заниматься с мальчиками играми в мяч и шарады. Людовик отказался воспретить ей доступ во дворец, на чем настаивала Бланш.
– Детям понравилось ее общество. Пусть они повеселятся и поскорее забудут о кончине дедушки.
Что-то изменилось в дворцовых комнатах и коридорах, может быть, сам воздух, которым дышала Бланш.
Ингеборг по какой-то странной причине завоевала любовь к себе всех малышей, и они резвились с нею в играх. Бланш как-то случайно услышала, что они называли ее матушкой.
Гроза разразилась в солнечный день, когда ее никто не ожидал.
Гонец доставил письмо от Хьюго Лузиньяна.
У Бланш тут же всплыли в памяти опущенные с притворной скромностью пушистые ресницы красавицы Изабеллы, ее пронзающая, как остро отточенный кинжал, ирония и беспощадность в речах и поступках. Страшная женщина, она обладала оружием, способным сокрушить любые крепости – красотой, дарованной ей наверняка самим дьяволом.
В письме Лузиньяна, вскрытом и прочитанном совместно королевской четой, содержались известия, которые, как и предчувствовала Бланш, добавляли им еще забот.
Хьюго писал его, разумеется, под диктовку жены. Там утверждалось, что покойный Джон завещал ей множество поместий и она намерена заявить права на владение этими землями.
– Я уверена, что женушка дергает бедного Лузиньяна за нос и не дает ему дремать, – сказала Бланш. – Если ты хочешь по-прежнему иметь этого графа в союзниках, тебе придется удовлетворить аппетит его супруги.