Битва за любовь (Запах серы)
Шрифт:
— Все в порядке. Немного кровит, это ничего. Худо, если потечет светлая кровь и ее будет много, а так все правильно.
Мы все уселись в ожидании. Мистрисс Мартинс тихонько и проникновенно разговаривала с Дженни и растирала ей поясницу, нажимая посильнее во время схваток. Боли участились; Дженни стискивала зубы и тяжело дышала через нос, а когда боль делалась нестерпимой, негромко стонала. Волосы у нее сделались влажными от испарины, лицо покраснело от напряжения. Теперь, глядя на нее, я наконец поняла справедливость выражения «родовые муки». Рождение ребенка оказалось чертовски тяжелой
За следующие два часа особых изменений не произошло. Дженни, поначалу способная отвечать на вопросы, теперь на них не отзывалась и, когда ее отпускало, лежала молча, лицо за считанные секунды из красного делалось совершенно белым. После очередного приступа она поманила меня к себе.
— Если ребенок выживет, — задыхаясь, проговорила она, — и если это девочка… ее имя Маргарет. Скажи Айену… назовите ее Маргарет Элен.
— Да, конечно, — успокоила ее я. — Но ты и сама ему об этом скажешь. Осталось недолго.
Она затрясла головой, не соглашаясь, но тут же сжала зубы от боли — схватки возобновились. Мистрисс Мартинс взяла меня за руку и увела от кровати..
— Не принимайте этого близко к сердцу, милочка, — сказала она невозмутимо. — Им всем кажется, что они непременно умрут.
— О, — с некоторым облегчением выдохнула я.
— Но имейте в виду, — продолжала она, — что и это бывает.
Мне показалось, что мистрисс Мартинс обеспокоена: боли все продолжались без видимых изменений в состоянии роженицы. Дженни ужасно устала; когда боль на время прекращалась, тело ее обмякало и она начинала дремать, словно ища избавления в кратких промежутках сна.
— Может, ребенок идет ягодичками? — решилась я задать вопрос, хоть и боялась задеть профессиональную гордость опытной повитухи.
Но мистрисс Мартинс такое предположение не обидело; морщинки между бровей углублялись при каждом взгляде на исстрадавшуюся роженицу.
Едва ослабела следующая схватка, мистрисс Мартинс отбросила простыню, подняла ночную рубашку и принялась за дело. Быстрыми, искусными пальцами она нажимала тут и там на огромный бугор живота. Казалось, эти прикосновения сами по себе вызывают новые приступы — во всяком случае, во время очередного неумолимого наступления боли ощупывание стало невозможным. Мистрисс Мартинс слегка отступила от кровати и, механически притопывая ногой, смотрела, как корчится Дженни. Та вдруг ухватила простыню и разорвала ее с резким треском. Это словно бы послужило сигналом для мистрисс Мартинс — она вернулась к кровати и обратилась ко мне:
— Уложите-ка ее на спину, милочка.
На вопли Дженни она попросту не обращала внимания, и я подумала, что уж к чему-чему, а к воплям она привыкла. При следующем расслаблении акушерка приступила к действию. Нащупав ребенка сквозь утратившие на время напряженность стенки матки, она попыталась повернуть его. Дженни закричала и рванулась из моих рук — началась очередная схватка.
Мистрисс Мартинс сделала новую попытку. Еще. И еще. И добилась успеха: внезапное и необычное движение, бесформенный выступ повернулся под руками акушерки. Тотчас же изменились и очертания живота Дженни — дело явно шло к завершению.
— Тужься.
Дженни повиновалась, а мистрисс Мартинс опустилась на колени возле
Во время следующей схватки акушерка положила руку Дженни на живот и сильно надавила вниз. Дженни закричала, но мистрисс Мартинс на этот раз не убрала руку, пока схватка не завершилась.
— В следующий раз нажимайте вместе со мной, — сказала мне акушерка. — Уже совсем близко.
Я наложила свои руки поверх рук мистрисс Мартинс, и по ее знаку мы поднажали вместе. Дженни с глубоким, победным стоном натужилась — и между ног у нее показалась скользкая маленькая макушка. Дженни уперлась ногами в матрас, натужилась еще раз — и Маргарет Элен Муррей выскочила на белый свет, словно смазанный маслом поросенок.
Немного погодя, кончив вытирать улыбающееся лицо Дженни влажным платком, я выглянула в окно. Время близилось к закату.
— Со мной все хорошо, — сказала Дженни. — Просто отлично.
Широкая улыбка, которой она приветствовала явление на свет своей дочери, сменилась иной — менее сияющей, но умиротворенной. Она подняла еще неуверенную руку и взяла меня за рукав.
— Пойди скажи Айену, — попросила она: — Он будет волноваться.
На мой взгляд, все выглядело иначе. Сцена в кабинете, где уединились Айен и Джейми, напоминала преждевременную попойку по случаю торжественного события. Пустой графин в окружении нескольких бутылок стоял в буфете, а в комнате витало мощное облако алкогольных паров.
Гордый отец, по-видимому, выбыл из игры, опустив голову на письменный стол лэрда. Сам лэрд был еще в бодрствующем состоянии, хоть и с затуманенным взором; прислонившись к стене, он мигал глазами, как сова.
Разгневанная, я решительной поступью подошла к письменному столу, схватила Айена за плечо и начала грубо трясти, не обращая внимания на предупреждение Джейми, который выпрямился и произнес:
— Саксоночка, подожди…
Айен был не вполне в отключке. Он неохотно поднял голову и обратил ко мне застывшее, напряженное лицо с унылыми жалкими глазами. Я вдруг поняла, что он подумал, будто я пришла сообщить о смерти Дженни.
Я ослабила хватку и ласково похлопала его по плечу.
— С ней все хорошо, — сказала я мягко. — У тебя родилась дочь.
Он снова уронил голову на руки, и я отпустила его; его худые плечи содрогались, и Джейми гладил его по спине.
Страдальцы ожили, привели себя в порядок, и семьи Фрэзеров и Мурреев собрались в комнате Дженни на праздничный ужин. Маленькая Маргарет, приведенная в полный порядок и завернутая в небольшое одеяльце, была вручена отцу, который принял своего нового отпрыска с выражением блаженной почтительности.