Шрифт:
Мировая война. Бой был страшен. После перестрелки сошлись в рукопашную. Русские и немцы. Возле райского местечка, в котором располагалось село Малая Щедруха. На узком отрезке фронта противники сосредоточили большие силы. И была бойня. С
Понятно, те, кто остался в живых, после боя отошли в тыл — помыться, отдохнуть, горе залить да проспаться, чтобы затем с новыми силами. А вот те, кто смертью пал, тем некогда было ерундой заниматься: только выскочит чья душа из мертвого тела, глядь — а тут других таких же больше, чем живых на земле осталось. И всем на небо надо, у всех один путь. Смотришь, вот только что дрался с ним, с гадом, он тебя убил, а теперь сам норовит вознестись, чтобы раньше тебя в рай попасть. Я его хап за штаны:
— Куда летишь? Тебе в ад надо!
А он:
— Hande weg! Mein Gott ist hier! Geht zumTeufel! [1]
И снова рукопашная. Я его под дых, он меня мордой об колено, а обоим — хоть бы что, ни одной царапины: души же бестелые. И другие кругом так же помыкались, кто кого к земле оттолкнет, чтобы самому ввысь… Да пустая эта трата времени: сдалась. Там, у ворот райских рассудят, кому куда. Разделились мы тут. Немцы, они во всем порядок любят, построились взводом и строем в ногу — на небеса. А мы как бежали толпой, так и понеслись…
1
Руки прочь! Мой бог здесь! Иди в черту! (нем.).
Вот торопимся мы узреть, где на семи холмах небесных град райский, окруженный стенами непревзойденными с вратами узкими для безгрешных… Боимся, в мирное время нелегко человеку в те врата пройти, а каково в наше военное… Там и с других фронтов, небось, и моряки потонувшие, и простые граждане — и поляки, и англичане, и макаронники, и те, кто нынче умер, и кто вчера, кто девять дней назад — всем в рай хочется: христиане же все. Как представили мы толпу несусветную, рай осаждающую, — мурашки по спине: а ну опоздаем, места кончатся или вытолкнут нас из очереди,
Видим, на краю неба сидит мужичонка замухрышистый и наплевательски ко всему относится. Мы к нему:
— Мужик, как нам в рай попасть?
Он флегматично:
— В город на семи холмах небесных со стенами неприступными, тот, что в Библии описан?
— Ну, да.
— Сказки это все еврейские.
У немцев лица вытянулись:
— За это мы их не били.
Мужичонка снова плюнул с края неба в мрачную бездну:
— Библию-то евреи придумали, а вы и поверили… христиане вы. Эх, и что же это делается в мире? Разные народы друг друга истребляют, как вы вот, и — на небо: где тут рай еврейский? А рай-то там остался, на земле. Библию-то по-еврейски читать надо было, с умом. А там написано: рай существует для живых, а не для мертвых. Стало быть, рай — на земле. Только надо уметь его создать. А так, как сейчас, — этак все народы друг дружку истребят, одни евреи останутся.
— А Бог?
— А что Бог? Бог — он и на земле, и на небе.
Почесали мы тут — кто лоб, кто затылок… Какой-то йог в позе «лотос» поднялся снизу, повисел у нас перед глазами недолго и снова вниз опустился.
— И куда нам теперь?
— Раньше надо было думать. А теперь что? Небо необъятно, всем места хватит. Мало здесь что ли таких как вы? Да не только христиан — и мусульман, и безбожников…
Разбрелись мы печальные, кто куда. Что делать, коль все так обернулось: и жили мы, и умирали, и все — зря. Замешкался я, слышу — постучали негромко, и голос мужичонки того:
— Абрам, открывай, пока никого нет — твоя очередь дежурить.
Скрипнул засов, вспыхнул, как звездочка, неяркий светильник, выхватив из тьмы узкие двери, в которых скрылся мужичонка. Из двери, поеживаясь, вышел такой же мужичонка, только заспанный. Снова скрипнул засов, все стихло и померкло. Мужичонка сел на край неба и стал плевать вниз.
Хотел я вмешаться да не решился: кому я нужен в чужом раю?