Битва за смерть

Синицын Олег Геннадьевич

Стоявшие на тропе красноармейцы пугливо оглядывались. Они отчетливо слышали хруст сугробов, который не предвещал ничего хорошего. Более того, все командиры покинули их, бросившись к лесу. Ермолаев предупредил, чтобы солдаты оставались на дороге, но никто и не собирался нарушать приказ. За сегодняшний день каждый четко уяснил, что оставаться на дороге намного безопаснее, чем находиться в лесу.

— Посмотрите! — с легкой паникой в голосе воскликнул кто-то, указывая на подножие деревьев. Сугробы у основания стволов двигались, словно

живые, непрекращающийся хруст усилился.

— Там не одна тварь! — заметил кто-то. — Их там целая стая!

— Соберитесь вместе! — приказал командир одного из отделений взвода Ермолаева, бывший фрезеровщик ярославского механического завода, на котором его называли «Гена — золотые руки». У него были впалые щеки, а рот казался дырой на холщовом полотне лица; в «золотых» руках он держал последний «шпагин» с заряженными маком пулями. Он внимательно оглядывал сугробы, готовый пресечь нападение в любую секунду. Командир отделения пытался выглядеть невозмутимым, но нервы были на пределе — натянутые, словно струна.

— Они что, свихнулись — идти в глубь леса? — спросил кто-то из солдат.

— Замолчи! — прикрикнули на него другие.

Гена, прозвище которого осталось в прошлом, теперь все называли его просто Игнатьич, водил стволом «ППШ» из стороны в сторону и нервно кусал потрескавшиеся губы. Внезапно он заметил, как неподалеку от его ног поверхность сугроба шелохнулась. Гена вскинул автомат, нацелившись в это место.

— Ну, только сунься, поганая тварь! — прошептал он, прокусив губу до крови.

— Микола!

Николай двигался на звук щемящего сердце голоса. Он видел мелькающий между деревьев подол голубого платья, но разглядеть саму девочку так и не мог Он следовал за ней от одной березы к другой, не обращая внимания на предостерегающий внутренний голос. А тот надрывался, кричал, что не может живая девочка ходить, не оставляя ни единого следа! Голос сестры, зовущий его из темноты, неожиданно раздался с другого места — со стороны хвойного леса. Приходько обогнул две растущие вместе бе резки и замер перед стеной могучего ельника.

— Куда же ты побежала, Аленушка? — спросил он. — Это же лес. Там опасно!

— Иди ко мне, Микола! — жалостно попросила она.

Приходько замер в нерешительности, перекатывая пальцами маленький предмет, зажатый в руке. Ему хотелось снова увидеть сестру через эти долгие двадцать лет, хотелось обнять ее, прижать к себе. Слезы катились по щекам. Но даже несмотря на щемящую тоску, несмотря на ослепляющее желание прикоснуться к сестре, Приходько понимал, что входить в хвойный лес нельзя.

Войдя под березы, Калинин сразу провалился в снег по пояс. С плеча едва не соскочила сумка с гранатами. На мгновение молодым лейтенантом овладело отчаяние. Снег засасывал, словно зыбучий песок, и не позволял двигаться дальше.

— Приходько! — снова закричал Калинин, пытаясь привлечь внимание солдата.

Серая шинель Николая растворялась в темноте. Он не слышал окриков. Калинин поправил перевязь гранатной

сумки и, стиснув зубы, начал разгребать перед собой снег и двигаться вперед. Главное сейчас — не упустить Николая. Догнать его Калинин уже не надеялся. Приходько скользил поверх сугробов, словно призрак, не проваливаясь даже по щиколотку.

Всё было устроено так, чтобы заманить Приходько в лес и чтобы Калинин не остановил его.

Силы молодого лейтенанта были на исходе. Снег облипал ноги Алексея, будто мокрый песок. Руки с трудом разгребали слипшиеся комья, а на ноги кто-то словно повесил по двухпудовой гире. Но Калинин, невзирая на изнеможение, гнал себя вперед. Он не мог допустить смерти Николая. За неполные три дня украинец стал близок Алексею, как родной брат. Он понимал молодого лейтенанта, поддерживал его шуткой. Разделил с ним последний глоток коньяка, что оставался в немецкой бутылке. Даже когда солдаты отказались помогать пленному Штоллю, Приходько без сожалений отдал немцу свою кружку. Нет, Николай не должен погибнуть!

Солдат вдруг повернул к хвойному лесу.

«Он не видит сугробных кротов и не знает, что они поджидают его, — подумалось Калинину. — Конечно, это так, ведь он движется, словно во сне!»

— НЕ-Е-ЕТ! — предупреждающе закричал Калинин и сорвал голос.

Приходько остановился у линии, за которой начинались хвойные деревья. Неужели опомнился?!

Калинин видел, как под стволами снег хрустит и гуляет, словно живой. Твари бороздили опушку хвойного леса, поджидая, когда кто-то неосторожный ступит в их владения. Но Приходько пока стоял на месте. Он о чем-то негромко говорил, обращаясь во мрак, затем замолкал, словно выслушивая ответ. Калинину было больно смотреть на Николая, похожего на сумасшедшего. Всё висело на волоске. Приходько мог в любой момент перешагнуть запретную черту.

Собрав волю в кулак, Калинин рванулся вперед и провалился в сугроб по грудь. Он заплакал от бессилия. Далеко позади слышался хруст снега под ногами старшины и Ивана Ермолаева.

Оставшийся на дороге, командир отделения Игнатьич, обливаясь потом от напряжения, ждал, когда из колышащегося снега появится крот. Пальцы сжимали автомат с такой силой, что кисти побелели. Он не решался стрелять, боясь понапрасну израсходовать драгоценные патроны. Красноармейцы позади него тоже не сводили глаз с дышащего сугроба. Ротная лошадь надрывалась от ржания.

— Стреляй! — не выдержав, крикнул кто-то, но бывший фрезеровщик сдержался и не выстрелил. Снег вдруг перестал колыхаться и замер.

— Оно ушло? — спрашивали солдаты. — Ушло? — Командир отделения не опускал автомат.

— Пойдем в лес, Микола! — просила девочка.

Николай продолжал перебирать в пальцах патрон, выпрошенный у молодого лейтенанта. Сестра по-прежнему не показывалась, лишь маня Николая забытым, но родным голосом.

— Я и так в лесу, — произнес Приходько. Ему совсем не хотелось спорить с сестрой, но сейчас она ошибается. Николай действительно находился в лесу, только под березами.