Бижутерия
Шрифт:
— Вот так так… — Мадлен улыбнулась, забираясь в машину. — Я практически не вылезаю из джинсов, а сегодня в вашу честь надела платье.
— Ничего, мы это согласуем. Куда хочешь поехать?
— Куда угодно. Не важно, — с облегчением ответила Мадлен. Она опасалась, что Уатт проверит ее слова в институте и обнаружит, что она солгала про экзамены.
— Тогда отправимся в Баден-Баден. Там в пригороде есть замечательный ресторан. У него куча всяких звезд за то и за другое.
— Заманчиво! Вы превратите меня в гурманшу. — Мадлен открыла сумочку и достала книжку в бумажном
— Дай-ка посмотреть. — Уатт потянулся за книгой, и их руки на мгновение встретились. От прикосновения между ними проскочила искра, и девушка вспомнила о своем предчувствии, которое возникло на Рождество.
Баден-Баден был знаменит на весь мир своими минеральными водами, которые люди пили и которыми совершали омовение с тех самых пор, как еще в III веке римский император Каракалла распропагандировал целебный источник. К тысяча пятисотому году в городе насчитывалось уже двенадцать источников. Позже сюда хлынуло страждущее развлечений и исцеления европейское общество. Кроме королевских особ, здесь жил Тургенев. Здесь сочинял Брамс. Писал Виктор Гюго. Играл в казино Достоевский. Но не все любили Баден-Баден. В тысяча восемьсот семьдесят восьмом году Марк Твен написал шутливый очерк об этом городе, который позже опубликовал в книге «Пешком по Европе»: «Это город-пустоцвет, город шарлатанов, мошенников и зазнаек; но что здесь действительно хорошо, так это ванны. Я говорил со многими, и все такого мнения. Я страдал ревматическими болями последние три года и начисто от них отделался после трехнедельных купаний… Еще с большим удовольствием я оставил бы там какую-нибудь заразную болезнь, но, к сожалению, это было не в моей власти».
И тем не менее богатые и сильные мира сего приезжали на источники с лечебными целями. Но, кроме вод, их манила рулетка и столы для игры в баккара. Построенные в тысяча восемьсот двадцать первом году игорные дома считались элегантнейшими в Европе. В сезон здесь устраивались концерты, театральные представления и скачки.
Но когда лимузин Уатта Макнила подкатил к расположенному в трех милях от Баден-Бадена ресторану, город казался скучным и унылым. Ресторан помещался в старинной, в десять комнат, таверне, которая приютилась среди покрытых виноградником склонов. К сожалению, небо грозило дождем и сумрак не позволял полюбоваться ни виноградниками, ни видом.
В соседнем с винным подвалом зале Уатт потребовал столик рядом с камином, чтобы согреться. Официант принес бутылку аффенталера — местного легкого красного вина. Через несколько минут им стало уютно, и они согрелись. Пропустившая ленч Мадлен почувствовала, как она голодна, однако никак не могла решить, что взять на закуску. Макнил поспешил прийти ей на помощь: он попросил шеф-повара приготовить на пробу маленькие порции всего, что значилось в закусках в меню. В итоге они остановили выбор на pastaс белыми трюфелями и жареном диком кабане под соусом из можжевеловых ягод.
Разговор был непринужденным, как и в другие вечера. Уатт находился в приподнятом настроении, довольный, что Мадлен явно наслаждалась едой.
— Пальчики оближешь, — наконец проговорила она, стараясь, чтобы голос звучал естественно. — Но мне пора закругляться. Надо…
— Симпатичное место, — перебил ее Уатт Макнил. — Может, мне удастся соблазнить тебя провести здесь ночь? Рано утром водитель отвезет тебя в Пфорцхайм, так что для занятий останется много времени.
— Ах нет, я ничего не взяла с собой. И мне в самом деле надо… — «Поскорее из всего этого выбраться», — нервно подумала она.
— У меня есть запасная рубашка. Можешь спать в ней. А косметика тебе не нужна. Не сомневайся: ты поработала не хуже меня. Смена обстановки благоприятно влияет на психику.
Внутренний голос твердил: не надо, не надо, не смей!
— Нет, спасибо, — вслух произнесла она. — Я правда не могу.
— Расслабься, Мадлен. Тебе надо учиться развлекаться. Ты слишком зажатая. Ну же… обратный путь долог. Скажи «да».
Нет, резанул голос в мозгу. Нет, нет и нет!
Но с языка сорвались другие слова:
— Что ж… ладно…
— Вот и прекрасно. Ты, Мадлен, все время такая серьезная. Надо развеселиться. — Уатт махнул официанту. — Я выпью коньяку. Присоединишься?
— Хорошо. — Она порылась в сумочке, делая вид, что ищет платок. Подняла глаза и, набрав в легкие побольше воздуха, сказала: — Я не останусь.
Макнил накрыл ладонью ее руку.
— Прошу тебя, Мадлен.
Мадлен, не зная, что делать, вздохнула. Уатт ей нравился. Но он был отцом Анны и Хэдли. И имел жену, даже если, как он намекал, в их браке возникли проблемы. Ситуация для Мадлен оказалась слишком непростой.
Официант принес две рюмки коньяку и поставил их на стол.
— Я хочу тебя, Мадлен, — продолжал Макнил. — Пора. Только не беспокойся. Это нормально для нас обоих.
— Нет, Уатт, не могу. Неужели не понимаете? Вы мне нравитесь, но…
— Ты не можешь представить себя со мной, потому что я тот, кто я есть. Но я надеялся, что в последние месяцы ты стала видеть во мне просто мужчину. И все, что я сказал о наших отношениях с Элизабет, — не болтовня. Это началось давно. Мы с ней муж и жена лишь официально. Сначала не расходились из-за детей. Но теперь дети выросли. Нет никакого смысла продолжать самообман.
Мадлен вздохнула. Все становилось чересчур запутанным.
— Уатт, мне нравилось проводить с вами вечера. Я их ждала. Но пойти на большее… было бы неправильным.
Он сжал ее руку.
— Мадлен, дорогая, то, что я чувствую к тебе, — это настоящее. Я тебя очень ценю, но не намерен торопить. Просто хочу, чтобы ты осталась. Если откажешься, прикажу Францу вечером отвезти домой и никогда не заговорю об этом.
От его пронзительного взгляда у девушки побежал по телу мороз. Если бы она стояла, у нее подкосились бы ноги. Надо встать, выйти за дверь и возвратиться к Фишерам.