Бижутерия
Шрифт:
Вернувшись в Пфорцхайм после выходных в Венеции, Мадлен решила, что из подарка Уатта она сделает браслетик для крестницы Оливии. Использует по каждому из камней так, чтобы все вместе они составляли цвета радуги.
После кропотливой работы над картонным макетом девушка несколько недель трудилась над браслетом в обеденные перерывы в институте. И наконец показала его герру Пфайфферу.
— Ах, фрейлейн Латем! — воскликнул тот. — Очень мило! Великолепно! — И расцеловал ее в обе щеки.
Великолепно! Весь остаток дня Мадлен летала как на крыльях.
В один из четвергов в середине августа Анна Макнил Фергюсон вышла на Манхэттене одна с дочерью Оливией; Нэнни Уильямс отправилась навестить родственников в Кью-Гарденз. Обычно Анна радовалась, когда Нэнни уезжала. Наступал покой, и квартира оставалась в ее с Оливией распоряжении. Но сегодня она пожалела о своем решении отложить до пятницы отъезд из Нью-Йорка. На Манхэттене стояла удушающая жара. В каждой комнате жужжали кондиционеры, но воздух оставался душным и спертым. Однако она осталась в городе: приехали друзья Рэнди, и Анна обещала, что будет свободна вечером в четверг.
Расплачиваясь за излишества во время беременности — шоколадное мороженое, трюфеля и пончики с кремом, — Анна ограничилась салатом под лимонным соусом. Надо было согнать не меньше сорока фунтов, чтобы влезть в одежду, которую она носила прошлым летом.
Затолкав в себя салат — она ненавидела голодать, — Анна налила чаю со льдом и устроилась в библиотеке почитать любовный роман «Чувственная женщина». Но только открыла книгу, как в детской заплакала малышка Оливия.
— Черт, на полчаса раньше, — проворчала Анна. Почему всегда так случалось? Нэнни Уильямс заставляла Оливию и спать и есть по расписанию с точностью до минуты. Но девочка каждый раз чувствовала, когда Нэнни уезжала и с ней оставалась мать. И с мамой все шло далеко не так гладко.
Анна отложила книгу и отправилась в детскую. Увидев мать, девочка растянула в улыбке рот до ушей и возбужденно забила ногами.
— Ну, ну, посмотри на себя, — рассмеялась Анна. — Намочила кровать… и рубашку. Неудивительно, что ты проснулась так рано.
Она осторожно, чтобы не испачкаться, вынула из кроватки дочь и положила на пеленальный столик.
— Несносный день. А что, если нам пройтись — сходить в парк и по магазинам? Может, почувствуем себя лучше?
Оливия от удовольствия загукала.
— Решено. Я так и знала, что ты согласишься. Попробуем найти тебе что-нибудь необычное, чтобы надеть на крестины Лили Хендерсон в эти выходные.
Анна переодела дочь в летнее платьице с аппликациями в форме земляничин, ботиночки и чепчик от солнца. Потом сняла с полки шкатулку с детскими украшениями.
— Давай-ка покажемся в браслетике, который тебе сделала тетушка Мадлен. — Анна натянула украшение на пухленькое детское запястье. — Правда красивый? Сияет всеми цветами радуги.
Оливия поднесла ручонку к лицу и попыталась попробовать золото на вкус.
— Нет! Пет! Это не для еды, а для красоты. Надо тебя сфотографировать и послать снимок Мадлен.
Анна
Направляясь по Мэдисон от Восемьдесят шестой улицы, они задержались на Восьмидесятой и купили на распродаже крохотную французскую маечку и детское бикини. А для крестин — кружевное розовое платьице. На Семьдесят восьмой выбрали серебряную рамку и в качестве подарка на крещение отправили по почте. А затем повернули во взрослые магазины. Анна посчитала, что это справедливая награда за то, что она была такой дисциплинированной матерью.
Но не успели мать и дочь добраться до «Метаморфоз» — нового бутика, который Анна безумно мечтала осмотреть, — как в воздухе распространился слишком знакомый детский запах.
— Что же ты, Оливия? Третий раз за день! Ну ладно, девочка. — Анна вынула ребенка из коляски. — Придется заняться туалетом. — Она полезла в кармашек коляски за подгузником. Однако там, кроме яблочного пюре, ничего не оказалось. — Черт! — процедила Анна сквозь зубы. Она забыла пачку с подгузниками, когда выходила из дома.
Но она хотела пройтись по магазинам и не намеревалась катить Оливию обратно домой. Решение пришло быстро — квартира родителей располагалась в нескольких кварталах. А мать еще давно запаслась всяким детским имуществом.
В квартире никого не было, однако у Анны хранился ключ. Мать проводила лето в Саутгемптоне. А отец мотался туда-сюда, уезжая на выходные, и, вероятно, теперь находился в пути.
Толкая коляску по пышущей жаром улице, Анна решила, что, прежде чем продолжить поход по магазинам, ей необходим прохладный душ. Лифтер оказался незнакомым, скорее всего подменой на лето. Он придержал дверь и не спускал с нее внимательного взгляда, пока Анна не открыла вход своим ключом. Из коляски, которую собиралась оставить в холле, она осторожно вынула задремавшую Оливию.
— Ну вот, — сказала она дочери и понесла ее по застеленной ковром лестнице в свою бывшую спальню.
И тут с удивлением услышала голос отца, который громко говорил по телефону. Ладно, поздоровается с ним потом, а сначала займется Оливией. Она положила дочь на середину кровати, обтерла и подложила новый подгузник. Девочка так и не проснулась.
Анна решила, что, прежде чем принимать душ, надо сказать отцу, что она пришла. И стала спускаться по лестнице. Уатт все еще говорил по телефону. Подойдя поближе к комнате родителей, она начала разбирать слова.
— Но, дорогая, все уже улажено. Мы встречаемся во Флоренции, а потом летим в Барселону, где у меня назначены встречи.
Анна замерла. Мать не упоминала о поездке в Европу. Напротив, Анна отчетливо помнила, что Элизабет хотела посвятить лето выращиванию орхидей. Но если отец говорил не с матерью, тогда кто же эта дорогая?
— Хорошо, — продолжал Уатт, — есть запасной план. Сначала я лечу в Барселону один, а потом направляюсь в Париж. А ты меня ждешь там. Август не лучшее время, но все равно красиво. Я заказал номер в «Ритце». Хорошо, поговорим после выходных. Я позвоню тебе в понедельник вечером. Я тебя люблю.