Бизнес-план неземной любви
Шрифт:
– У, какой вы страшный… – рассмеялась Альбина. Все же в нем есть особенности, которых нет в других мужчинах, например, обезоруживающая откровенность. – Но я почему-то не боюсь вас.
Какая ложь, когда убеждают себя: для меня важна только работа, а нежности с поцелуями и постельными баталиями – труха, без них легко обойтись. Да, легко, если сознательно топишь себя в работе, как в трясине, чтоб не задумываться о примитивных, вместе с тем необходимых для полноценной жизни вещах – муж, семья, дети. Альбина успешно обманывала себя, но разве она променяла бы сейчас поцелуи Романа на батик? Чего Альбина боялась, так это потерять его, поэтому, когда
– Что будет завтра, Роман?
– Что будет? – задумался он. – Все пройдет нормально.
– Мне кажется, нужно сообщить милиции, хотя я с недавних пор не люблю милиционеров.
– И мне так кажется. Но отец не хочет. Боится.
– Это же естественно.
– Как тебе он? – наконец поинтересовался Роман.
– Я представляла его другим, – честно сказала Альбина. – Неважно выглядит, видимо, его подкосила вся эта история. А ты сообщи сам милиции…
Поглаживая ее по щеке, он смотрел куда-то перед собой, говоря медленно, с расстановками между фразами:
– Я хотел так сделать, потом отказался от этой идеи. За отцом есть право выбора, он решил поступить так, ему и ответ держать. Если я вмешаю милицию и, не дай бог, все пойдет кувырком, то, прежде всего, я же себе и не прощу. Стану виноватым.
– Но у них твоя сестра, о ней надо думать.
– О ней я и думаю, только о ней. Все будет хорошо.
– Верю. Но мне неспокойно… Ты что-то задумал? Скажи – что?
Альбина не смогла добиться ответа, он целовал ее.
И еще один человечек – маленький, хрупкий, напуганный – не спал в эту тревожную ночь. В подвале без окон Леля сидела на кровати, обхватив коленки руками и прислонившись спиной к стене. Девочка не представляла, какая это жуткая мука, когда нечем заняться, чтоб как-то отвлечься. Телевизора нет, радио тоже, книжек не давали. Маленькая лампочка над входом горела постоянно, но от нее мало было проку, лишь болели глаза от тусклого света. Ее снова оставили одну, Еву куда-то увели, Леля ждала, что будет, сжимаясь в комок от страха.
Поначалу Леля жену отца воспринимала агрессивно, не разговаривала с ней, как та ни старалась наладить контакт, но потом переменила к ней отношение. Однажды – в какое время суток, ни она, ни Ева не определили бы, – пришел один из уродов в маске. Их трое. Они всегда в черных шерстяных масках, одними глазами сверкали, наводя ужас. Различались только по фигурам, возраст у них примерно одинаковый, хотя Леля не разбирается в возрастных категориях, но все три урода молодые. Этот, что пришел однажды один, наверняка главарь, вел себя соответственно, почти не говорил, не приносил еду, да и заходил редко, только с тем парнем, который приносил поесть. В тот раз он зашел один, спустился по лестнице и вертел головой, рассматривая то Еву, то Лелю. Обе сидели на своих кроватях, а кровати – полный кошмар: скрипучие, узкие, с проваленными сетками, еще и шатаются, будто вот-вот рухнут. Когда Ева поворачивалась на ней, Леля просыпалась от скрежета и скрипа, но это, в сущности, пустяки.
Мужчина в маске сделал выбор и подошел к Леле, схватил лапищей выше локтя, приподнял, как пушинку, веса-то в ней всего ничего. Правда, чуть руку не оторвал при этом, Леля взвизгнула от боли и страха перед ним:
– Пусти, урод!
Он не отпустил, а начал свободной рукой… щупать ее! У Лели нулевой номер, одна подружка сказала: грудь вырастет до третьего размера, если лопать много капусты. Тоннами ее переела, а толку ноль. И это чмо в маске трогало ее за маленькую грудь, Леля отбивалась, но он схватил ее поперек туловища и понес к лестнице.
– Подожди! – подскочила со скрипучей кровати Ева, чмо в маске повернулось к ней. – Зачем она тебе? Девчонка, ничего не знает, не умеет. Я не подойду?
Он разжал руки, Леля плашмя упала, косточки больно стукнулись об пол.
– Пошли, – сказал он.
Ева ушла наверх, не было ее долго. Оставшись в полной изоляции, Леля тряслась от ужаса, что войдет еще кто-нибудь, а ей нечем обороняться. Естественно, она догадалась, зачем чмо в маске увел жену отца. Но что было бы, если б он увел Лелю? От омерзения подкатывала тошнота, хотелось кричать и все ломать, разбить – да нечего. Сдерживало истерику лишь одно: это делать бесполезно, к тому же можно навредить себе, привлечь ненужное внимание.
Потом пришла Ева, молча легла на кровать, повернувшись спиной, и замерла. Слушая ее дыхание, Леля знала, что она не спит, но не спрашивала, где Ева была и что с ней делали. Стыдно было расспрашивать, а может, чувство вины не позволяло задавать некорректные вопросы. Леля утирала слезы, стараясь не всхлипывать, ей было жаль себя и… Еву. Чувство благодарности переполняло Лелю, она хотела бы выразить его, но как? Не словами же, напоминая лишний раз о том, что произошло наверху. Но когда Ева потянулась за кружкой, Леля подскочила, налила минеральной воды из пластиковой бутылки, подала папиной новой жене. Мало-помалу они начали общаться, просто говорить вообще: какое сегодня число (примерно), как там на улице (про погоду), чего бы хотелось съесть. Нет, кормили их нормально, только невкусно, к тому же вареная курица надоела, а это было основное блюдо, еще вареная картошка.
Потом еще раз пришел тот же в маске, кивнул Еве, мол, на выход, она безропотно ушла с ним. И еще он приходил. В такие моменты Леле становилось совсем плохо, она боялась остаться в этом подвале одна навсегда. И время тянулось так медленно, так скучно, так тоскливо – хоть вой. Как-то Ева вернулась, Леля уже не скрывала радости, видя ее, но папина жена села на кровать, опустила голову и тихо попросила:
– Не говори отцу.
– Я не скажу, не бойся, никому не скажу, – с жаром заверила Леля, понимая, о чем идет речь, но не выспрашивая подробности. Она присела рядом с Евой, впервые заговорила об их бедственном положении: – Как думаешь, мы выйдем отсюда?
– Выйдем.
– Ты веришь в это?
– Верю. Иначе тебя не заставляли бы говорить с отцом.
– Мы с тобой думали, что я говорю с папой, а они записали мой голос на диктофон.
– Все равно.
– А почему тебя не записали?
– Не знаю. Раз и меня держат здесь, значит, им что-то нужно получить от твоего отца.
– Деньги, – презрительно фыркнула Леля.
– Может быть.
– Я точно знаю, сто раз по телику видела, как крадут людей и требуют у родственников за них деньги. Маму жалко. Представляю, как ей там…
Ева погладила ее по плечу:
– Не думай об этом. Вот увидишь, все кончится хорошо. У тебя есть мальчик?
– Два. Гарик и Пестик.
– А кто нравится больше?
– Оба нравятся.
– Ты целовалась? – улыбнулась Ева, Леля потупилась. – С кем?
– С обоими. Я то с одним ссорюсь, то с другим. Когда в ссоре с Гариком, хожу с Пестиком, потом наоборот. А иногда прогоняю обоих, потом все возвращается назад…
– Мда, тяжело тебе дается выбор.
И вдруг Леля задала вопрос на скользкую тему: