Благие намеренья
Шрифт:
Осторожно, медленно и боязливо мы спустились к ручью. Здесь Катя попросилась умыться и подмыться. Мне не пришлось ей помогать, так как она справилась с этими делами сама. Я стоял в сторонке и курил последнюю сигарету из пачки. Правда, после водных процедур ей стало немного хуже и нам пришлось минут пятнадцать набираться сил. Ну, а затем мы, обнявшись словно молодая пара любовников, поплелись вдоль ручья, выбирая удобный путь.
Приблизительно через километра три ручей впадал в довольно большую и шумную горную речку, которая текла слева направо. Таким же образом мы продолжили путь повернув
Еще через час пути мы заметили асфальтированную дорогу, и мост, под который устремлялся бурлящий водный поток. Я еще раз наполнил бутылку водой, и мы стали подниматься к дороге. Поднявшись на изрядно разбитую трассу, мы передохнули, попили и побрели по дороге направо. Отчего-то мне показалось, что лучше всего поворачивать всегда направо.
Путь по шоссе занял у нас полчаса. Вскоре мы увидели несколько домов, проселок, ведущий в населенный пункт и свернули по нему в станицу. За все время по дороге нам не встретился ни один автомобиль. Это и радовало, и огорчало одновременно. В станице было также безлюдно, как и на трассе. Только возле четвертой хаты мы увидели сидящего на завалинке старика, дымящего папиросой-самокруткой. К нему то мы и подошли со своим вопросом о больнице или каком-нибудь врачебном заведении.
– Да…, не легкий путь…, но правильно сделали. В горах нельзя терять голову. Вот помню в войну мы скрывались от немцев в горах, и жили там пока наши не вернулись. Так немцы боялись сунуться к нам!
Наш хозяин подлил в рукомойник теплой воды и дам нам возможность умыться. Катя умыла лицо и помыла руки. К ране она не притронулась. Я же вымылся весь по пояс. Обтеревшись стареньким хлопковым полотенчиком, больше похожим на тряпку, я столкнулся со стариком. Тот в руках держал бывшую когда-то белой рубаху.
– Вот, одень. Негоже ходить только в штанах. Чай не те времена.
– Спасибо, отец, ты очень добр к нам.
– Люди должны помогать друг другу, - он пристально посмотрел на меня и добавил, - думаю ты также поступил бы.
Я молча кивнул головой в знак согласия с его утверждением или предположением.
Потом добрый старик пошумел металлическими столовыми приборами и тарелками и достал из кастрюли вареную картошку в мундире, из маленького холодильника - кусок сала, завернутый в относительно белую тряпочку, огурец, плохо созревший и слегка розовый помидор и пригласил нас за стол.
– Дочка, если тебе больно сидеть, ты лежи, твой муж поможет тебе, - сказал старик, посмотрев на Катю и покачав головой.
Я почистил одну картошку и протянул Кате. Она с благодарностью приняла от меня чудо кулинарии и с плохо скрываемой жадностью набросилась на нее. Я тоже с огромным аппетитом умял две картофелины. Сначала я стал очищать клубень от кожуры, но потом плюнул и стал есть так, чтобы кожура оставалась в руках. Старик сидел напротив меня и смотрел на нас слезившимися глазами. Я так и не понял отчего они слезились, то ли от возраста, то ли от жалости, испытываемой к своим непрошенным гостям.
Пока мы ели старик молчал и что-то жевал, наверное, табак, подумал я, увидев на полке над столом зеленовато-коричневатые брусочки. В детстве я видел такие у стариков. Они отрезали небольшие куски и жевали их.
Сосед старика появился через пару часов. Катя к тому времени спала на дедовской кровати, а мы с хозяином разговаривали о политике. Вернее, о Сталине, о том, какой он был хороший человек и, как любил свою Родину, так что пожертвовал ради неё даже своим сыном. Я не возражал, а даже больше – поддакивал, сказав, что читал о его похоронах. О том, что, когда пришло время его одевать у Сталина не нашлось ни одного нового костюма, все немногие были потертыми и старыми. Вот, что значит быть предельно честным руководителем страны.
– К сожалению, не в пример нынешним! – сокрушался мой гостеприимный старик.
– Увы, да! Я был совершенно с ним согласен.
– О! А вот и сосед вернулся, - проговорил старик, взглянув в окно. – Пойдем со мной, вместе поговорим.
Мы как можно тише вышли из хаты и подошли к ветхому деревянному штакетнику, отделявшему одни владения от других. Наверное, мой старик увидел, что на участке соседа появился старый «Москвич-412» рыжего цвета. Когда мы подходили к старику, его там не было.
– Михалыч! – крикнул старик так громко, как мог. – Сосед! Михалыч!
Из соседнего дома, который по сравнению со стариковским выглядел вполне прилично, был сложен из красного кирпича и не покосился от времени, выглянул мужчина лет пятидесяти, совершенно лысый, голый по пояс и поэтому с выставленным на обзор внушительным брюхом.
– Чего орешь, Антон Иванович? – спросил он усталым голосом.
– Ну, ты все свои дела сделал?
– Да, вроде… А чё хотел?
– Да вот тут у меня гости. Женщина пораненная сильно. С горы упала. Надобно их в район отвезти, в больницу. Поможешь?
– Сильно говоришь? И наш Степаныч не поможет?
– Так его и нету!
– Ладно, отвезу… Минут через десять… хорошо?
– Конечно, спасибо! – поблагодарил я Михалыча.
– Вы, это, выходите через десять минут, я пока тут кое-что доделаю…
– Хорошо, выйдем, спасибо.
– Не за что, пока…, - Михалыч скрылся в доме.
Мой старик достал папироску из кармана широких штанов и чиркнул спичкой о коробок.
– Пусть сердешная пока полежит, не тащи ее покаместь, вот Михалыч выгонит свою тарантайку, тогда и выведешь. Давай зараз лучше покурим… - он полез в карман и извлек оттуда еще одну папиросу, которую вместе с коробком протянул мне.
Я взял предложенное курево, поблагодарил деда и закурил. Вдвоем мы вернулись к его дому и опустились на низкую скамейку, которую вначале я принял за завалинку.
– Тута мне Степаныч сказывал, что в Москве люди получают в месяц двадцать мильонов! Это правда? – спросил Антон Иванович, окутывая себя облаком дыма.
– Не все, но некоторые получают и больше…
– Не, так это зарплата такая государственная?
– Да.
Старик почесал затылок в недоумении, а потом воззрился на меня, словно я мог ему ответить на все вопросы.