Благородный дом. Роман о Гонконге.
Шрифт:
— Это я знаю. Какие шансы за то, что Джон Чэнь мертв?
— Исходя из телесных повреждений?
— Исходя из того, что этот Вервольф, а скорее, Вервольфы прислали ухо, даже не начав переговоров.
Маленький человечек холодно усмехнулся:
— Ты имеешь в виду «убей одного, чтобы устрашить десять тысяч» старика Сунь-цзы? Не знаю. На таких неопределенностях я предположений не строю. Я оцениваю шансы, только когда дело касается лошадей, Брайан, или фондового рынка. Как насчет Голден Леди Джона Чэня в субботу?
— У неё шансы очень высоки. Это точно. А также у Ноубл Стар «Струанз», Пайлот Фиша Горнта,
— А что-нибудь указывает на дождь?
— Дождь возможен. Говорят, идет шторм. Даже если чуть прибьет пыль, разница будет огромная.
74
Фляер — лошадь, показывающая хорошую скорость на коротких и средних дистанциях.
— Значит, пусть лучше до воскресенья дождя не будет, хейя?
— В этом месяце вообще не ожидается дождей, если только нам сильно не повезет.
— Ну что ж, будет дождь так будет, нет так нет, ничего страшного! Скоро зима, и тогда мы хоть на время избавимся от этой проклятой влажности. — Доктор Мэн взглянул на настенные часы. Они показывали 17:35. — Может, по маленькой и по домам?
— Нет, спасибо. У меня ещё дела. Так не хочется, черт возьми, этим заниматься.
— Завтра посмотрим. Может, эксперты подскажут что-нибудь интересное относительно бумаги, или ткани, в которую это было завернуто, или ещё чего. Может, на след наведут отпечатки пальцев, — добавил доктор.
— Трудно сказать. Вся эта операция дурно пахнет. Действительно очень дурно.
Доктор Мэн кивнул, и его голос утратил мягкость.
— Дурно пахнет все, что имеет отношение к Благородному Дому и их марионетке — дому Чэнь. Так ведь?
Брайан Квок переключился на сей яп, один из основных диалектов провинции Гуандун, на котором говорили многие в Гонконге:
— Э, Брат, не хочешь ли ты сказать, что дурно пахнут все капиталистические прихвостни, а главные из них — Благородный Дом и дом Чэнь — полны дерьма? — подтрунивал он.
— А-а, Брат, разве у тебя в мозгу ещё глубоко не отложилось, что ветры перемен дуют во всем мире? И Китай под бессмертным руководством председателя Мао и его идей является...
— Оставь эти агитки при себе, — холодно сказал Брайан Квок, вновь переходя на английский. — Большинство идей Мао взято из произведений Сунь-цзы, Конфуция, Маркса, Лао-цзы и других. Я знаю, что он — поэт [75] , великий поэт, но он захватил Китай, и там сейчас нет свободы. Никакой.
75
Мао Цзэдун — автор нескольких романтических стихотворений в классическом стиле, написанных под влиянием творчества великих танских поэтов Ли Бо (701-762) и Ли Хэ (790-816).
— Свободы? — с вызовом повторил маленький человечек. — Что такое свобода на несколько лет, когда под руководством председателя Мао Китай снова стал Китаем и опять занял то место в мире, которое принадлежит ему по праву. Теперь Китая боятся все паршивые капиталисты! И даже ревизионистская Россия!
— Да, согласен. За это я ему благодарен. Тем не менее, если тебе не нравится здесь, отправляйся назад в Гуандун и потей до посинения в своем коммунистическом раю, и цзю ни ло мо на всех коммунистов — и их попутчиков!
— Тебе нужно съездить туда и посмотреть самому. То, что коммунизм для Китая плохо, чистая пропаганда. Ты что, газет не читаешь? Сейчас уже никто не голодает.
— А что ты скажешь насчет двадцати с лишним миллионов убитых после смены власти? А все это промывание мозгов?
— Опять пропаганда! То, что ты учился в частных школах в Англии и Канаде и говоришь как капиталистическая свинья, ещё не значит, что ты стал одним из них. Не забывай, откуда ты.
— Я не забываю. Я все прекрасно помню.
— Твой отец совершил ошибку, отпустив тебя из дома!
Всем было известно, что Брайан Квок родился в Кантоне, а в шесть лет его отправили учиться в Гонконг. Он так преуспел в учебе, что в тридцать седьмом, когда ему было двенадцать лет, выиграл конкурс и уехал учиться в Англию, в прекрасную частную школу, а потом, в тридцать девятом, когда началась Вторая мировая война, всю школу эвакуировали в Канаду. В сорок втором, в восемнадцать лет, он закончил эту школу первым учеником и старостой класса и поступил на службу в канадскую конную полицию, в одно из подразделений, сотрудники которого, работавшие в штатском, поддерживали порядок в огромном чайнатауне Ванкувера. Он говорил на кантонском, «мандарине», сей яп и служил с отличием. В сорок пятом подал рапорт о переводе в полицию Гонконга. Канадцы разрешение на перевод дали, но крайне неохотно, потому что хотели, чтобы Брайан служил и у них дальше, и он вернулся в Гонконг.
— Работая на них, ты понапрасну растрачиваешь свои таланты, Брайан, — продолжал доктор Мэн. — Ты должен служить массам и работать для партии!
— В сорок третьем эта партия загубила моего отца, мать и почти всю семью!
— Где доказательства? Их нет. Одни слухи. Возможно, это дело рук дьяволов из гоминьдана: в Кантоне тогда царил хаос. Я был там и знаю! Может, это на совести японских свиней или триад — кто знает? Как тут можно быть уверенным?
— Я уверен, клянусь Богом.
— Там что, был хоть один свидетель? Нет! Ты сам мне рассказывал! — Голос Мэна стал хриплым, и он близоруко щурился на Брайана снизу вверх. — Айийя, ты же китаец, так используй свое образование для Китая, для народных масс, а не для хозяина-капиталиста.
— Шёл бы ты!
Доктор Мэн усмехнулся, и очки упали ему на переносицу.
— Погоди, суперинтендент Каршунь Квок. Настанет день, и глаза у тебя откроются на всю эту «красоту».
— А пока мне нужны от тебя какие-нибудь ответы, черт возьми! — Широким шагом Брайан Квок покинул лабораторию и направился по коридору к лифту. Рубашка липла к спине. «Хоть бы дождь пошёл».
Он вошёл в кабину. Перекинулся приветствиями с другими полицейскими. На третьем этаже вышел и двинулся в свой офис. Там, лениво перелистывая китайскую газету, его ждал Армстронг.