Благословение
Шрифт:
– Да, а как вы угадали?
– Акцент. Все остальные отсюда. Кроме этого, я слышала, что ты приехала. И платье, я помню его со дня рождения Салли Джун. Я считаю, что это платье было вычурным даже для нее.
Дженни расхохоталась. Слова были такими подходящими, и ей понравилась прямота этой женщины, проницательные умные глаза, которые выделялись на простом и приятном лице.
– Было очень мило с их стороны одолжить мне его.
Не могу пожаловаться.
– Это правда, ты не можешь. Кстати, я тетя Ли Мендес, та, которая подарила Синди жеребенка
– Да, об этом упоминалось.
– Я в этом не сомневалась. Все они любят меня по-своему, моя семья, но они считают меня странной, и я отважусь сказать, что так оно и есть. Как бы там ни было, а жеребенок замечательный. Если бы твои ноги не болели и если бы не было так темно, я бы прямо сейчас взяла тебя на конюшню и показала его тебе. По правде говоря, в последнюю минуту мне даже расхотелось расставаться с ним. Я с ума схожу от животных. А ты?
– Я бы тоже, если бы у меня было хоть какое-то помещение для них. Там, где я живу, недостаточно места даже для собаки.
– Модные апартаменты в Нью-Йорке, я полагаю?
– Нет. Небольшой дом в Балтиморе. – Дженни, выпрямившись, посмотрела на тетю Ли. И у нее неожиданно сорвались слова, которые она не собиралась говорить, которые были возможно, совершенно не к месту. По какой-то причине, однако, когда она их произнесла, то почувствовала себя лучше.
– Моя семья бедна. Женщина кивнула.
– Тогда, я думаю, ты никогда не бывала на таких вечерах раньше.
– Честно говоря, нет.
– Чувствуешь себя не в своей тарелке?
– Немного. – Она быстро кивнула. – В колледже мы все часто собирались вместе, и я вообще-то очень общительная… – Она остановилась, удивляясь, почему она все это рассказывает.
– Понимаю. И ты очень решительная. Питер не такой. Ты, вероятно, уже заметила.
Они все были правы, говоря о странности этой женщины. Но, может быть, ее считают странной, потому что большинство людей скрытны, а она просто говорит то, что думает? Это озадачило Дженни.
– Нет, Питер нет, – повторила тетя Ли, – но он соль земли.
– Именно это он сказал и о вас.
– Я очень рада. Мы обожаем друг друга. Я вспоминаю все наши летние деньки на ферме, где мы столько времени проводили вместе. Я научила его настоящим вещам, научила ездить верхом на лошади, управлять трактором, сажать и убирать урожай и любить землю. Да, он хороший мальчик. Слишком хороший, мне иногда кажется. Слишком – человек долга. Вот так. Человек долга.
Дженни почувствовала усталость. Ей не хотелось обсуждать Питера с этой странной женщиной. Морщась, она надела туфли и сказала:
– Я лучше вернусь назад.
– Да, так лучше. Я еще немного посижу здесь. От всей этой шумной болтовни у меня начинается головная боль.
Питер подошел к ней.
– Где ты была? – спросил он. – Я везде искал тебя.
– Мне нужно было снять туфли. Я встретила вашу знаменитую тетю Ли.
– Что ты о ней думаешь?
– Да, она действительно удивительная.
– О, прости меня. Твои бедные ноги.
Они сели вместе возле маленького плетеного столика у открытой двери на террасу. Музыка продолжала играть. Слуга принес напитки.
– И все-таки это не такая уж плохая ночь, – сказал Питер.
– Ты же говорил, что терпеть не можешь официальных приемов.
– Не могу. Но каждый должен приспосабливаться, делать то, что от него требуют… Бедное дитя, тебе так неловко в этом платье, – мягко сказал он.
– Я не говорила тебе об этом.
– Существует множество вещей, о которых тебе и не надо говорить.
Она почувствовала раскаяние.
– Извини. Я не хотела испортить тебе вечер. Платье тут ни при чем.
Он взял под столом ее руку.
– Тебе было неуютно с моей семьей. Их нелегко понять. Иногда они могут казаться такими чужими. Но когда ты узнаешь их получше, ты поймешь их. Тебе будет легко с ними. Поверь мне.
Он был прав. Она пыталась скрыть свое раздражение, но оно все равно вырывалось наружу.
– Завтра мы будем предоставлены сами себе, – сказал он. – Они собираются смотреть спектакль после обеда, но я попросил маму вернуть наши билеты, потому что мы уже видели эту пьесу.
– Какую пьесу?
– А я не знаю. Я никогда не слышал о ней. Они засмеялись, и настроение у Дженни быстро поднялось.
Вечер был теплым, словно было уже лето. Птицы опускались вниз к лужайке и снова взмывали вверх, к ветвям деревьев, ловя на лету комаров; они щебетали и чирикали, пока не опустилась ночь. Наконец они затихли.
– Как красиво кругом, – прошептала Дженни. В темном доме горело несколько ламп на первом этаже у входа, оставленных до возвращения семьи. Только окна слуг на третьем этаже были ярко освещены. Черная, как шелк, гладь бассейна казалась совершенно застывшей, сверкающей серебром там, где на нее падал лунный луч. И двое, неподвижно смотревшие на серебряную дорожку, почувствовали непреодолимое желание, поднялись и, не проронив ни слова, вошли вместе в маленький домик и закрыли дверь.
Она вспоминала этот визит со смешанными чувствами. Любовь в маленьком домике совершенно отличается от любви в мотеле у шоссе с его нескончаемым шумом машин, ревом моторов грузовиков у перекрестка. Подняться, держа друг друга за руки, и шагнуть в неподвижную благоуханную ночь…
Но она помнила и прощание с миссис Мендес.
– Так чудесно, что ты погостила у нас, – сказала она, но ее губы были плотно сжаты, и она едва цедила сквозь зубы. Или, может, это было плодом больного воображения Дженни? Но, что бы это ни было, это было приобретение нового опыта, сказала она себе, забавляясь, что ей на ум пришла фраза из лексикона школьного учителя. Теперь они снова вернулись в свой собственный мир в колледж, к работе, друзьям и любви по выходным. Ей было семнадцать, и жизнь была прекрасной.