Благословение

Плейн Белва

– Я не голодна, – сказала она, держа меню в руках.

– Тебе нужно поесть.

Смешное выражение вдруг пришло ей в голову: есть за двоих. Она почувствовала комок в горле.

– Я не могу, правда, не могу.

– Только немного супа. И я тоже поем суп. Я тоже не голоден.

Несколько минут они сидели молча. Дженни проглотила несколько ложек супа и положила ложку на стол.

– Господи, Дженни. Прости меня. Я чувствую себя, как неуклюжий, невежественный дурак. Я считал, что принимал все меры предосторожности. Я все делал, как надо. Черт возьми, я не понимаю.

– Ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов. –

Ей было больно видеть его таким. Только вчера он был беззаботным, купил новую гитару и музыкальные записи. – Это и моя вина тоже. Я имею в виду, что мне следовало быть более аккуратной. Я была беспечной; я и есть беспечная. Уже поздно жалеть об этом.

Он быстро взглянул на нее.

– Слишком поздно что-то сделать?

– Ты имеешь в виду аборт?

– Ну да. Конечно, я подыщу лучшее место, где это будет безопасно. Господи, я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось! Ты должна это знать.

Она снова вздохнула. Такие глубокие вздохи продолжались весь день, словно ей надо было наполнить легкие.

– Я не смогу… Я не хочу… Не обращая внимания на срок, я не смогу, в любом случае.

Он очень осторожно спросил:

– Почему? Почему ты не сможешь?

– Даже не знаю. – Папина набожность, усвоенная ею, несмотря на все ее безразличие к религии?

– Если ты не знаешь, значит, все-таки можешь. Подумай об этом. Всегда это делали.

– Я знаю.

Девушка в колледже на старшем курсе сделала аборт. Все знали об этом. Она сумела закончить колледж со своим курсом и продолжала жить так, словно ничего не изменилось. Дженни невольно содрогнулась. Ее руки непроизвольно прижались к плоскому крепкому животу.

У нее еще не было никаких чувств к тому, что развивалось в ней. Что-то нежелательное и пугающее вторглось в ее жизнь, и все же она не могла убить это что-то.

Питер заметил ее жест.

– Там почти ничего нет, Дженни. Дюйм или два – может, и меньше.

Но это жизнь, цепляющаяся и растущая. Вырвать ее и выбросить, превратить в кровавое месиво… Ее мысли перепутались, и она взглянула в глаза Питера, беспокойные и вопрошающие.

– Ты должен поверить мне, Питер. Это может быть нормальным для некоторых – я никого не хочу осуждать, – но только я знаю, что я не могу.

Снова воцарилось молчание, пока он доедал суп. Потом он поднял голову, легонько ударил кулаком по столу, его губы плотно сжались.

– Что за черт! О чем, собственно, беспокоиться? Тогда мы поженимся, вот и все!

От огромной радости у нее в горле появился комок, и она чуть не подавилась от кашля. Однако спустя секунду сомнение охватило ее.

– Питер, я не собираюсь выходить замуж за человека, который «должен» жениться на мне и потом будет жалеть об этом. – Говоря это, она уже знала в глубине души, что ждет возражений.

– Дженни, дорогая, как ты можешь такое говорить, когда мы так относимся друг к другу? Это верно, сейчас не самое подходящее время для всего этого, но ведь мы все равно собирались пожениться позже, так что мы должны придумать, как это сделать сейчас. Не бойся. Я с тобой. – Он позвал официанта. – Принесите нам обед, пожалуйста. Мы оказались голоднее, чем думали.

И пока Дженни слушала, чувствуя огромное облегчение от потока его слов, он продолжал говорить.

– Прости меня за то, что я собираюсь сказать. Это все звучит глупо, я знаю, но факт есть факт, – ох, черт, ты видела все сама к чему стесняться? Мои родители – состоятельные,

действительно, очень состоятельные люди. Но деньги не имеют большого значения. Я никогда и не думал об этом. Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я всегда внутренне протестовал против их образа жизни и некоторых из их идей, но в такой крайней нужде, как эта, – он улыбнулся, – в такой крайней нужде, как эта, деньги придутся весьма кстати.

От его доверительной улыбки на душе у Дженни стало удивительно легко. Быстро, спокойно он понял ее и нашел выход. Дженни, которая скорее имела склонность к скоропалительным поступкам и широким жестам, почувствовала силу в его спокойствии.

– Они поймут нас, без сомнения. Конечно, не очень приятно будет объяснять им все, но они непременно смирятся с этим. Послушай, мы же не первые, с кем это случалось, и далеко не последние. Выше голову, Дженни, и съешь спагетти.

Она так ясно представила себе картину из их будущего, что даже могла видеть все в цвете. Это будет небольшая квартира, две комнаты, может даже, одна, не на территории колледжа; они смогут ходить на занятия и ухаживать по очереди за ребенком. Они закончат колледж; она вернет все долги, когда станет юристом, вернет им все расходы из своего заработка, не Питера, потому что ей хотелось показать, какая она, и заслужить их уважение. Да, она заслужит их уважение, несмотря ни на что. И когда они увидят, каким счастливым она сделает их сына, они полюбят ее.

– Я найду временную работу в лаборатории или еще где-нибудь, буду подрабатывать вечерами и по выходным, так что мы не будем во всем зависеть от моих родителей, – сказал Питер.

Подобные картины, оказывается, возникали и в его воображении. Он добавил.

– Ты поедешь домой в эти выходные и скажешь своим родителям, я тоже слетаю к своим. – Это было частично утверждение, частично вопрос.

Дженни покачала головой.

– Я, наверное, поеду домой, но я не уверена, что смогу сказать им до того, как мы поженимся.

Как можно причинить им такое огорчение, помня об их прошлом? Она, кажется, прочитала все книги о детях тех, кто пережил Катастрофу, и слышала о группах, специально созданных для того, чтобы получить совет и поучиться друг у друга, хотя она сама никогда не посещала такие занятия. Правда, у тебя возникает совершенно другое отношение к родителям, когда ты видела фильмы о том, что творилось в Европе, и знала, что отец и мать, сидящие за столом напротив и разговаривающие о домашних делах и работе, прошли через все это. Они не похожи на других родителей. Как можно снова подвергнуть их испытанию, когда их силы и так уже подорваны?

– Ты что, правда не собираешься говорить им об этом? – спросил Питер, удивленно подняв брови.

– Может, скажу. Я не уверена. Они так любят меня. – И она просто добавила: – Нужно знать их, чтобы понять.

Он больше ни о чем не спрашивал.

– Ну, а я скажу своим предкам. Я знаю, тебе они показались такими чопорными. – Он грустно улыбнулся. – Любимое выражение моей матери: «Держать форму», и, по правде говоря, мне так оно не нравится, оно какое-то казарменное. Но оба уважают и ценят две вещи – честность и мужество. Поэтому, если я буду честен, они будут справедливы. Нужно отдать им должное – они абсолютно справедливы, Дженни, это действительно так. – Он дотянулся через стол и поцеловал ее пальцы. – Нет ничего, о чем бы стоило беспокоиться.