Благословение
Шрифт:
– Ты выглядишь такой грустной, – с беспокойством произнес он. – Мне не следовало бы взваливать на тебя еще и свои проблемы.
– Ну что ты, – запротестовала она. – И это ты говоришь после всего, что взвалилось на тебя за эту неделю? Я думаю, я надеюсь, что с тобой произойдет что-то очень хорошее.
– О, у меня уже есть много хорошего! Ты не думай, что я жалуюсь на свою жизнь. Мне нравится, где я живу, у меня много друзей, и я занимаюсь тем, к чему всегда стремился. Кроме того, не считай, что я хвастаюсь, но должен признаться,
– Я знаю. Джилл говорила мне об этом. Ее отец археолог-любитель, и он следит за твоими работами, особенно с того момента, как она рассказала ему о тебе.
– Они, кажется, очень порядочные люди.
– Да. Стоит только взглянуть на Джилл, чтобы понять, какие они.
Питер рассмеялся.
– А разве мы с тобой не оказали никакого влияния на нее? Давай не будем такими скромными.
– Да, да, конечно, и мы тоже.
Дженни вдруг почувствовала себя обессиленной. Этот невероятный день, который начался с горького разочарования, продолжился сценой насилия и закончился сценой в постели – это было больше, чем она могла вынести.
Она поднялась.
– Уже поздно. На этот раз ты останешься на кровати, а я буду спать здесь. Софа как раз мне подходит.
– Боишься попробовать снова, да? Не доверяешь мне?
– Дело не в этом. Я просто думаю, что так будет лучше. – Она поцеловала его в щеку. – Спокойной ночи.
Утром она проснулась поздно и увидела, что он ушел и кровать была заправлена. Он оставил ей записку: «Будь осторожней на работе с сегодняшнего дня. Запирай дверь дома тоже. Я позвоню тебе перед отлетом в Чикаго».
Встряхнувшись немного, она начала заниматься привычными утренними делами, прибралась на кухне и вымыла волосы. Затем начала заниматься изучением дел, и на это ушел почти весь день.
Ближе к вечеру в дверь постучала Ширли.
– Эй! Ты дома?
В своем новом ярком пальто, с разноцветными клипсами в ушах, Ширли явно была одета для вечеринки, отметила Дженни. Она также перехватила быстрый любопытный взгляд Ширли, скользнувший по комнате.
– Ты не хочешь сходить пообедать или посмотреть фильм? Мы с подругами собираемся.
– Спасибо, но я не могу. Меня ждет целая гора работы.
Ширли, присев на краешек кресла, пожаловалась:
– Ты ведешь себя так загадочно. По правде говоря, я уже начала беспокоиться за тебя.
– Да я и не собиралась быть загадочной. – Дженни, перекладывая бумаги, хотела, чтобы Ширли ушла.
– Господи, что случилось с твоим лицом?
Синяк на ее щеке стал фиолетовым.
– Я вставала прошлой ночью и ударилась о дверь в ванной.
Брови Ширли недоверчиво поднялись вверх.
– Дженни, что произошло между тобой и Джеем? Полагаю, я сую нос не в свое дело, но ведь мы знаем друг друга уже не один год. И хоть я не могу помочь, но мне не все равно. О, да, я любопытная, прости меня.
Несмотря на всю решимость держать себя в руках, из глаз Дженни потекли слезы.
– О, – произнесла Ширли. – Прости меня, я не думала…
– Только не жалей меня. И не надо мне сочувствовать. Мне будет только хуже.
Ширли сразу же встала.
– Я знаю. Я не буду. Но, пожалуйста, помни: когда бы ты ни захотела поговорить об этом, я здесь, рядом.
– Я расскажу тебе все в свое время. Но сначала мне нужно научиться жить с этим.
Еще долго после того, как дверь захлопнулась, Дженни сидела, положив голову на стол. Как же справиться с такой болью? Нужно постараться притупить ее, вот что надо сделать. Так, со стиснутыми зубами и сжатыми кулаками, она одолела ее, по крайней мере, на какое-то время и снова вернулась к своим бумагам. Тщательно, страница за страницей, она знакомилась с ними, делая пометки; прервавшись ненадолго, чтобы приготовить ужин из поджаренного хлеба и яиц, она снова вернулась к ним и все еще работала, когда около девяти часов зазвонил телефон.
– Как ты? – поинтересовалась Джилл.
На мгновение Дженни охватило приятное чувство.
– Прекрасно. А ты? Чем ты там занимаешься, что звонишь мне в субботу вечером? Ты же обычно развлекаешься где-нибудь на вечеринках?
– Отца моего друга положили сегодня днем в госпиталь. Так что я сейчас здесь, в общежитии. – Джилл понизила голос. – Питер звонил и рассказал мне, что с тобой случилось вчера. Так мерзко, так ужасно! Нужно убивать таких людей!
– К несчастью, это не по закону. Но я не очень пострадала. Мне просто повезло.
– Ты хорошо себя чувствуешь, можешь поговорить?
– О, конечно. А в чем дело?
– Ну, я получила завтрашний номер газеты раньше времени, и там есть статья о деле по защите окружающей среды в северной части штата в местечке Грин-Марч. Это твое дело, не так ли?
Больше не было причин что-то скрывать. Дженни ответила прямо:
– Да, это было мое дело, ты угадала. Но я уже отстранена.
– Питер говорил мне. Это, должно быть, ужасно обидно, когда ты уже так много сделала.
– Больнее всего то, что застройщики теперь добьются своего. Боюсь, что так и будет.
– Разве ты ничего не можешь сделать?
– Нет, я же не являюсь постоянным жителем этого городка, и я не плачу там налоги.
– Не могу согласиться. Ты гражданка Америки, ведь так? А это движение охватило уже почти всю страну. Ты можешь поехать, куда хочешь, и выразить свой протест. Нет никакой причины, почему ты не можешь поехать на то собрание и высказать свое мнение.
Джилл говорила в своей обычной манере, очень настойчиво, так что Дженни могла представить себе даже жест, которым она откидывает волосы с лица, могла вообразить две вертикальные морщинки на лбу, появляющиеся, когда она пыталась сосредоточиться, и ее оживленный взгляд. Все это являло такой разительный контраст по сравнению с ее собственной слабостью.