Блатной телеграф. Тюремный архивы
Шрифт:
Дед! Дело, конечно, твое, но, может, стоит тебе присоединиться? А? Я тебе советую: кража будет чистая, и возьмем много.
Это письмо передаст тебе мой «юный друг», его зовут Жека.
Всего тебе доброго. Сотник.
Добрый день, Вор Яблочко, с уважением к тебе Олег Чапаевский и все, кто сидит в хате. Еду я с пятерки на крытую (из ИТК-5 в тюрьму— А.К.). Осудили нас пятерых человек, и мусора сделали все так наскоро, что братва, что могла, то и собрала.
В зоне общак есть. Ну, если кого на этап, то собирают все. Крыша греется тоже хорошо (то есть, налажен
Ну, вот на этом писать кончаю, еще раз желаю тебе всего хорошего.
С большим уважением к тебе —
Олег Чапаевский.
Добрый день, Вор Санька Яблочко! Во-первых, всех благ тебе и благополучия, а также Воровской удачи во всем и везде.
Мы, братва, жившая в 16 хате самарского централа — я, Фашист, Бедный, Кузяй и Ваня Барский, видя беспредел и издевательства мусоров, пошли на крайность, а именно: замутили голодовку и написали общаковую малявку на братву с обращением. Малявку перегоняли через 47 хату, где сидел Юра Лохматый, но об этом никто из нас не знал, дорога шла строго через 47 хату. Его специально подсадили туда, чтобы пробивать (перехватывать— А. К.) наши малявки. И вот — меня вместе с Котом и Витькой Сталинградским увезли в Сызранскую тюрьму, а Бедного, Ваню и Фашиста — в зону…
Мы с Витькой попали в 66 хату под строгий контроль кумчасти (оперчасти тюрьмы— А. К.). При всех попытках прорваться в общие хаты попадаем под пресс. Шмоны каждый день. Санек, как порядочный арестант, я должен поставить тебя в известность обо всем случившемся, чтобы предотвратить все интриги со стороны кумчасти, потому что знаю, что Юра Лохматый может преподнести все это в другом свете. Человек, передавший тебе эту малявку, все подробно объяснит на словах…
Всего тебе самого наилучшего в твоей жизни и всей братве, сидящей с тобой рядом. С искренним уважением Вовка Востряк.
Час добрый, Вор Яблочко. Пишет тебе Игорь С. (фам. опущена— А. К.) из камеры № 17 Самарского централа. По приходу в хату, где сидела братва — Витька Саратовский, Артем Саратовский и Витька Самарский, я представился братве бродягой («порядочным арестантом» —А. К.), чем обманул их, не сказав, что я, будучи на малолетке (в колонии для несовершеннолетних— прим. авт.) был активистом (сотрудничал с администрацией колонии— А.К.). Своим обманом я совершил блядский поступок.
Будучи на четверке (в ИТК-4 —А. К.), я проиграл деньги Витьке Усаченку и просрочил с выплатой долга, то есть стал фуфлыжником. Только под сильным убеждением я сознался во всех своих блядских поступках.
Но главный поступок мой блядский вот в чем. Саратовская братва спрашивала о положении дел в зоне, как живут люди, в чем у них нужда, на что я ответил, что братва общаком не делится, чем сделал на нее наговор. Но кто я есть в нашей жизни арестантской? Фуфлыжник и активист, и мои поступки свойственны только блядям, и после всего я могу назвать себя только бля-диной. Своим последним обманом я заслуживаю самого сурового наказания, а именно х…, но я думаю, что люди сделают мне снисхождение.
«Привет, братуха!
Извини, что долго не чиркал. Сам волокешь, дальняк
Здесь, на Печоре, мотают срок в большаке шобла и шелупень: быки-рогометы, вампиры, бакланы, борзые, мохнорылые, беспределы-анархисты, гуливаны из ершей, мокрушники, петушня и вольтанутые. Леха и Витек спалились на гастроли на шестнадцатой хазе, не успели слинять. Пашка-Скобарь трекал — сгорел на Кузнецах на урле. Чугунка менты спалили с запалом в краснухе.
Был на бойне с декабря 1973 г., почти полгода. Хороши лепилы на киче! Когда чалили в пульманы баланы, из-за одного шланга покурочил богоны. В живодерне шамовка была в норме, мандра и рассыпуха всегда были гараже. Заварганивали грузинским веником деготь, имел! и дурь женатую и косячок. При мне в живодерне дал дуба шесть из дохлой рвани, один из них водолаз на верее. Санитары все из зэков, дыбают на цырлах пере главным и другими коновалами, чтобы не шуранули на биржу.
В зоне барин крутой, часто сам бывает на ночных дневных шмонах. Когда он дрыхнет, никто не знает. Кумовья абвера прямо волчары. Один старлей хотел Витьк ссучить, за это западло фаловал его в придурки в плеху, шнырем или тушилой. Витек по третьей ходке все еще ходит в пацанах, но он золотой пацан и быть ему в авторитете на следующем сходняке. В зоне гайдамаки косоглазые-чувырла оборзевшие, бугры-мусора у них наши русаки скобари-кудлачи, на хабар не идут. Нас эти мусора считают вровне с фраерами и чуханами.
Самоамнистированных возвращенцев в этом строгаче не бывает. В прошлом месяце гайдамаки у починенной аллеи в гуще шмаляли из плевательниц и кокнули двух воров, а третьему прошили дыхалку, и тот дал дуба до больнички.
Эти косоглазые дубачат как волки, отца родного замочат из скворечника. Меткие черти. Между собой талдычат по-свойски, и псы у них злющие, как сами чучмеки. Здесь все воры в законе стали ворами в загоне. На днях один баклан из 4-го отряда по кликухе Тубан около вахты у большой иконы и калоотстойника расписал в банный день в зверинце три образины и был повязан красноповязочниками из сучьего парламента, а один бес дул в ружье на весь кичман. Тубана трюманули на 15 суток в шизо. Раньше бы за такой вызлунь был бы ему вышак. За то, что Леха-Жук давил режим в зоне, 12 раз парился в шизо 145 суток. Грев ему пропулить было горячо из-за вертухаев-комиков. После живодерни мантулю в дымогарке на угольке. Моего напарника, мужика-кирюху, трюманули за махаловку и оборотку совком по бестолковке одному животному с блудой, он у него из шаронки царапнул антрацит.
Ты знаешь мою жистянку — сгорел в ремеслухе с Колей-Портным, отчаявшись, на лабазе, оба дикофт шпилили. Жаль кореша. Его замочили мусора в „Карлаге“ во время большого кипиша в 1952 году. В зоне закончил общеобразовалку. Гусь с чабаном и халдеями трекали, что волоку, и я заимел ксиву. Они также трекали, будто мог бы стать мэном, если бы не срока. Эх, хорошо бы жистянку по новой! Доба берет свое, стал барахлить движок, шнифтам рамы нужны, богоны, клешни и веточки в скомле.
Чалить еще долго, из червонца пятерик отмотал. Буду звонить до 27 сентября 1979 года. За четвертак по кильдымам и кичеванам устал. Может, не дотяну до воли, но не хочу долбить кумор, как некоторые в больничке зоны, лучше дуба дать.