Блатные псы
Шрифт:
– Я понимаю, что ты Ванек, но Ваньку ты перед Манькой валяй, нам тут этого не надо.
– Перед Ириной Степановной Ваньку валяй, – уточнил Кустарев. – Она тебе уже поверила, поехала к тебе домой, а ты ее там за горло… Зачем?
– Я же сказал, она сама…
– Да нет, это называется, прошла любовь… Новая у тебя любовь, да? Медсестра Алла.
– Имею право.
– А на прошлой неделе в больнице, где она работает, убийство произошло. Один киллер «зачистил» другого. Кто-то этому киллеру наводку дал. Может,
– Да нет, Алла здесь ни при чем! – озадаченно глядя на него, мотнул головой Гаврилин.
– А сам факт «зачистки» тебя не удивляет?
– Э-э… Я даже не понял, о чем речь…
– Зато мы все понимаем, – взял слово Ожогин. – Работаем, ищем, находим, поэтому все понимаем… Убийство в больнице и пистолет в машине у майора Одинцова – это звенья одной цепи. А ключевое звено в этой цепи зовут Семеном… Как зовут твоего дружка?
– Э-э… – растерянно промычал Гаврилин.
– Как зовут твоего дружка?
– Ну, Семен…
– Вот видишь, все сходится. Семен, Алла, ты…
– Да я здесь ни при чем!
– А кто при чем? Семен? Алла?
– И Алла ни при чем…
– А Семен?
– Ну-у…
– На твоем дружке три трупа… Даже четыре… Нет, шесть… Шесть – это только то, что нам известно! Шесть – это три пожизненных срока! На Семена, на тебя и на твою Аллу!
– Алла здесь ни при чем! – потерянно повторил Гаврилин.
– Хорошо, два пожизненных срока! На твоего Семена и на тебя!
– Так я ничего не делал!
– Ты Каштанову похитил. Ты ее истязал. Это чистой воды уголовщина, Ванек! – наседал Ожогин. – Это реальный срок. Мы тебя в СИЗО к Лукомору отправим. И сопроводительную дадим, пусть Лукомор узнает, кто его подставлял…
– А Лукомор здесь при чем? Лукомор, он там! – Гаврилин сделал движение рукой, как будто вкручивал в патрон под потолком лампочку. И голову поднял, сопровождая это действие взглядом.
– Где там?
– Ну, не знаю. Я его делами не интересуюсь. Знаю, что есть у нас в Бочарове такой вор в законе…
– Был в Бочарове, а сейчас в тюрьме. Семен твой его подставил. Семен подставил, а спросят тебя. Как спросят, узнаешь. Уверен, мало не покажется.
– Я по этой части точно ничего не знаю… – угрюмо посмотрел в сторону Гаврилин.
– А по какой части знаешь?
– Ну-у… – задержанный обреченно вздохнул и уронил голову на грудь.
– Что ну? Кто Прошника убил?
– Ну, сам я не убивал, – пробормотал Иван.
– А Волхова?
– И Волхова сам не убивал…
– Так и скажи, что не убивал! Если дружок твой убивал, так и говори. Что ты мнешься, как старуха на выданье?
– Да я не убивал… И про Семена не хочу говорить…
– А в тюрьму хочешь? Если правду скажешь, может, и не предъявим тебе за Каштанову. Ты же не убивал ее, нет?
– Нет, не убивал! – Чуть приподняв голову, Гаврилин обнадеженно глянул на Ожогина.
– А на истязание можно закрыть глаза… Ну, если с ней договоришься.
– Ну, можно и договориться…
– Кто Прошника убил?
– Я. – Иван закрыл глаза, словно пытался сдержать слезы. – Фактически я его убил. И Серегу, и Пашу… Семен спросил, я разрешил… Если бы я сказал «нет», ничего бы не было…
– А ты сказал «да»?
– Ну, Серега сам виноват. Не надо было хамить Семену.
– А он ему нахамил?
– Ну, Семен зашел ко мне, а Серега у меня. Ну, мы выпили… За баб заговорили, а Серега на этом деле помешан. Спросил у Семена, сколько у него было баб, тот сказал, что с десяток, а он его на смех поднял. У настоящего мужика, сказал, больше сотни должно быть. Семен ответил, что не в количестве дело, а он его импотентом обозвал… Он когда протрезвел, извинялся, Семен сделал вид, что простил, только потом вспомнил этот случай, когда ему козел отпущения понадобился… Если бы я сказал, что Серегу не надо трогать, он кого-нибудь другого нашел…
– Значит, Прошника Семен убил?
– Ну, не сам…
– А кто?
– Не знаю. Я в его систему не лезу… Может, и сам.
– Но о существовании самой системы знаешь?
– Ну, пришлось узнать. Мы с Семеном просто дружили, когда-то вместе работали. Я и не знал, чем он занимается.
– А чем он занимается? Что ты узнал?
– Ну, Серегу и Пашку не просто так убили!
– Их же майор Одинцов убил!
– Вы же говорите, что нет! – Гаврилин глянул на Ожогина, как на спасательный круг, белеющий где-то вдалеке. И хотелось бы дотянуться до круга, но уже поздно, не дотянуться до него. Слово уже сказано, назад его не заберешь…
– Это мы так говорим. А настоящие убийцы пытаются убедить нас в обратном… Кто убил Прошника и Волхова?
– Я не знаю, мне не говорили…
– Кто подбросил орудие убийства в машину майора Одинцова?
– Я.
Ожогин в легком замешательстве глянул на Кустарева. Он хотел знать, однозначное это признание или очередная порция словесного поноса.
– Разрешил подбросить пистолет или сам подбросил?
– Сам подбросил. Своими руками… А что мне оставалось делать? – задергался Гаврилин. – Семен дал понять, что я много знаю. Сказал, что мне тоже нужно замазаться… Ну, а я жить хотел…
– Жить по правде надо, а ты человека подставил. Очень уважаемого человека. Но если ты действовал не по своей воле… – Ожогин специально взял паузу, чтобы не говорить, на какие поблажки он готов пойти ради стопроцентного, изложенного под протокол и заверенного личной подписью признания.
– Не по своей воле! – приложив к груди ладони, клятвенно заверил Гаврилин.
– И никого не убивал?
– И никого не убивал!
– Ну, с Каштановой мы можем договориться. Значит, только пистолет в машину подложил?