Блаженство греха (Ритуальные грехи)
Шрифт:
Он целовал ее и раньше, одурманенную, в полубессознательном состоянии, и тогда она была более отзывчивой. Теперь она лежала под его поцелуями, всем видом давая знать, что он не в силах ее возбудить.
Откуда ей знать, что она состязается с мастером своего дела.
Он поймал ее нижнюю губу и мягко прикусил. Коротко. Интересно, заводится ли она от боли? Надо надеяться, что нет — он не в настроении для этого конкретного выверта. Если единственный способ возбудить ее — это сделать больно, он, возможно, и изменит свое мнение.
— Не надо. — Это прозвучало как тихая, отчаянная
— Тогда поцелуй меня.
Она поцеловала. По крайней мере, попыталась. Встретила его рот с неумелой силой, ударившись о него, и стиснула зубы от яростных усилий.
— Не так, — проговорил он. — Вот так. — И поцеловал легко, соблазнительно, мягко покусывая ее рот до тех пор, пока она не начала подражать ему, потянувшись к его губам, прильнув на короткий, дразнящий момент.
Он мог сказать, в какое именно мгновение все изменилось. Когда медленное, предательское тепло стало закрадываться под ее оборонительные укрепления. Он сомневался, что она поняла это — слишком была сосредоточена на поцелуе, — что узнала пробежавший по коже предательский трепет, эту странную, нерешительную приостановку дыхания.
Она способная ученица. С ним, по крайней мере. Внезапный порыв ветра ударил в трейлер, сотрясая его, и она испуганно вскрикнула, отпустила матрац и обхватила его за шею в неожиданной панике. Прикосновение к горячей влажной коже оказалось, должно быть, таким же ужасающим, что не успела она дотронуться до него, как руки ее снова упали на постель, и она отвернула голову, уклоняясь от его рта.
Он не возражал. Ему уже удалось добиться от нее первого отклика. Можно еще подождать.
— Знаешь, — пробормотал он, рисуя ладонью легкие, случайные узоры на ее руке, — возможно, мне надо было просто напоить тебя. Тогда ты б забыла, что ненавидишь секс.
— Я уже пыталась. — Голос ее был ровным и неуступчивым в темноте, и он мог подумать, что выдумал тот короткий проблеск реакции. Да только он не из тех, кто выдумывает такое.
— Правда? — Ладонь его скользнула к плечу, потом снова вниз в медленной, нежной ласке.
— Хочешь верь, хочешь нет, но были и другие мужчины, с которыми я действительно хотела переспать.
— Милый эвфемизм.
— Иди к черту.
— Угу. — Она злилась все больше и больше, но это отвлекало ее от страха. Когда она злится, то забывает, что фригидна.
— Означает ли это, что ты хочешь спать со мной? — спросил он, придвигая ноги ближе. Он сто раз пожалел, что не снял джинсы — не хотел ее напугать.
— Ни за что на свете.
— Не волнуйся, — он приблизил рот к ее уху, — ты будешь слишком занята, чтобы спать.
В ушах у нее были крошечные золотые «гвоздики». Дорогие, подумал он, легонько укусив. Она беспокойно поерзала, мертвой хваткой стискивая смятые простыни.
— Не мог бы ты ускорить это?
— Зачем? Опаздываешь на самолет или еще куда? — Она хорошо пахнет. Больше, чем хорошо, просто восхитительно. Мылом, духами и возбуждением. Ее запах смешивался с влажным воздухом, и он подумал, что ее желание может сбыться, если он не сделает глубокий вдох и не притормозит.
— Как только доберусь до своей машины…
— Что ж,
Она издала какой-то странный звук. Если б это был кто-то другой, Люк мог бы подумать, что это смех, но Рэчел Коннери, насколько он мог судить, совершенно лишена чувства юмора.
Он всегда хорошо видел в темноте. Какое у нее мученическое лицо. Бледная кожа, дрожащий рот, глаза, крепко зажмуренные от ужасов, которые вот-вот придется вынести. У него даже возник соблазн поскорее покончить со всем этим.
Если бы в голове у него не было важного плана, именно так бы он и поступил. Но просто овладеть Рэчел Коннери недостаточно. Ему надо поработить ее тело и душу, а это требует чуть больших усилий.
Он положил ладони на ее маленькие груди, накрывая их, и она нервно дернулась, потом снова легла, стиснув зубы. Он был прав, она слишком худая. Если б нарастить чуть больше мяса на эти кости, грудь стала бы пышнее и округлее. Ему хотелось бы увидеть ее такой. Пухленькой и бойкой. Это казалось немыслимым для тощей, рассерженной женщины, лежащей в его постели, но он все равно смог представить такое.
— Перевернись на живот.
Поторопился. Она быстро села и оттолкнула его от себя.
— Я передумала. Я ухожу отсюда.
— Ты остаешься. — Он толкнул ее назад на кровать, позволив себе легкое удовольствие пустить в ход силу.
Гнев прогнал ее страх.
— Если не дашь уйти, это будет изнасилование.
Он положил ладони ей на плечи, пригвоздив к матрацу.
— Так умоляй меня.
Снаружи раскат грома сотряс старый фургон. Она взглянула на него, от вызова не осталось и следа.
— Пожалуйста, не надо.
— Прости, — отозвался он, накрывая ее тело своим и удерживая ее. — Поздно. Слишком поздно поворачивать назад.
Она презирала себя почти так же сильно, как презирала его. Она струсила, молила о пощаде, и он только и делал, что смеялся над ней. Говорят, цель изнасилования не секс, а выплескивание злости. Целью этого кошмара, происходящего в старом фургоне Люка Бардела, тоже был не секс, а запугивание и подчинение.
Можно отключить мозг. Он лежал на ней тяжело, хотя не так тяжело, как она ожидала. Надо ни о чем не думать, отключиться, и тогда все закончится быстро. Она больше не станет с ним бороться, поскольку это бесполезно. Будет терпеть.
Жаркий фургон. Горячее тело. Его грудь прижималась к ее груди, волосы поглаживали кожу, а ладони скользили вверх-вниз — медленно, дразняще.
Трепет… дрожь… С чего бы? Он целовал ее не так, как другие. Его поцелуи были влажными, горячими и странно тревожащими. Не теми мокрыми, слюнявыми, которые приходилось терпеть когда-то.
Он снова накрыл ее груди своим большими твердыми ладонями, и она затихла. Еще одно нервирующее ощущение, к которому придется привыкнуть. Кожа ее горела и покалывала, чувствительная плоть была обжигающей на ощупь. Ей хотелось выбежать голой под дождь, успокоительный холодок. Но она лежала, придавленная к кровати мужчиной, который собирался заняться с ней сексом, и спасения не было.