Бледные короли и принцы

Паркер Роберт Б.

— Думаешь, нас окружили? — спросил Хоук.

— Мало чем поможет. Только если расставить людей в трех дюймах друг от друга.

— Они на это дело и легавых подписали — как пить дать.

— Само собой, — сказал я. — Они поймали нас с товаром по анонимному доносу — при аресте мы оказали сопротивление.

— Боишься, что Эстэва не появится?

— Появится. По той же причине, по какой отдал мальчишке пушку, из которой убил его отца.

Прежде чем увидеть, мы их услышали. Сначала приглушенный гул мотора, потом размытые снегом желтые пятна светящихся фар, — большой «линкольн» Эстэвы выкатил

на площадку и остановился перед нашим фургоном. Мотор замолк, фары погасли. Сквозь снег можно было различить только темные очертания машины. Мы с Хоуком замерли. Из «линкольна» никто не выходил. Ни звука, ни движения.

«Лишь ветра вздохи и снежинок шепот».

Правой рукой Хоук расстегнул замок своей куртки. Из-за стены снегопада долетел какой-то звук. Хоук по-собачьи склонил голову чуть набок — «навострил уши». Из ватных недр бурана, медленно нарастая, доносился шум мотора еще одной машины, потом пробился тусклый свет передних фар, темный силуэт проплыл в пелене снега и замер позади нашего фургона. Мы оказались блокированы с двух сторон. Сквозь снег я с трудом, но прочел-таки надпись «Уитонская полиция». Голубая мигалка признаков жизни не подавала.

Со стороны водителя открылась передняя дверца «линкольна», в снег ступил Цезарь и открыл заднюю. Послышалась какая-то возня, затем из машины вышел Эстэва, за ним на коротком поводке выпрыгнул огромный ротвейлер — тот самый, что был с Эмми. С другой стороны из передней дверцы вынырнул Фелисе. Вся троица вместе с собакой направилась к нам.

Раздался спокойный голос Эстэвы:

— Привет, козел.

— Вы меня с кем-то спутали, — ответил я.

— Прежде чем я тебя убью, я хочу, чтоб ты узнал об этом.

— Может, не ты, а твои прирученные легавые? — Я мотнул головой в сторону патрульной машины.

Хоук, стоявший плечом к плечу со мной, смотрел на Цезаря. Взгляд Цезаря был прикован к Хоуку. Он не моргал даже из-за сыпавшего ему в лицо снега. Слева от Эстэвы, в своей неизменной курточке «Селтикс», стоял Фелисе. Из-под ворота куртки торчал задранный воротничок красной рубашки из шотландки. Видимо, из-за нее он так самодовольно ухмылялся.

— Кому бы ни выпало удовольствие прикончить тебя, это буду все равно я, моя воля, — сказал Эстэва.

Я услышал, как открылась дверца полицейской машины. И вторая. Одна захлопнулась, другая нет.

— Ты готов умереть, козел?

— Нужно сдержать кое-какие обещания на этом свете, — ответил я.

Эстэва дал собаке команду на испанском и отпустил поводок. Собака прыгнула мне на грудь. Хоук выстрелил через перчатку в Цезаря. Я ударил собаку отмахом слева и выхватил правой рукой пистолет. Удар был так силен, что ротвейлера перевернуло в воздухе и, рухнув в снег под ноги Цезаря, он там и остался. В Фелисе я выстрелил, когда он доставал из правого кармана куртки пистолет. Цезарь переступил через собаку и пошел на Хоука. Хоук еще раз выстрелил в него из 25-го. За спиной я услышал голос Лундквиста: «Полиция штата. Всем оставаться на местах». Потом выстрел из дробовика и чей-то стон, потом выстрел из пистолета. И снова грохот дробовика.

Цезарь шатался, но продолжал стоять на ногах. Он вцепился в куртку Хоука. Эстэва пятился в завесу снегопада. Цезарь взял Хоука в захват. Пелену

снега со свистом пробила пуля и, щелкнув, отскочила от камня справа от нас. Я замер. Держа «питон» в вытянутых руках, я чуть опустил его и принял стойку, — ноги в стороны, колени чуть согнуты. Просвистела еще одна пуля и звякнула об обшивку фургона. Справа от меня сквозь снег темнело неясное пятно силуэта Эстэвы. Я выдохнул и прицелился. Эстэва стоял, застыв с пистолетом в вытянутой руке. Я аккуратно нажал на курок, и Эстэва рухнул в снег. Я обернулся на Хоука. Цезарь заламывал его назад. Хоук правой рукой запрокидывал его подбородок, с левой стряхивал перчатку. Казалось, он не торопился. Цезарь согнул его еще сильнее. Хоук поднял свою автоматическую пушку, ткнул ею в подбородок Цезаря и нажал на курок. Цезарь дернулся и повалился на Хоука. Разжав свою хватку, он съехал по Хоуку вниз, на землю, измазав его сверху донизу ярко-красной кровью.

Лундквист стоял, привалившись к борту фургона, прижимая к бедру направленный стволом вверх дробовик. Перед ним лежали мертвые капитан Генри и сержант.

— Господи, Джей-Ди, — протянул он.

Левое бедро у него было в крови.

Глава 36

Я надел свой голубой костюм, сшитый по заказу, так как готовые на меня не подобрать. Сьюзен была в платье с крупным цветочным рисунком и глубоким вырезом. Влажно поблескивали ее темные, глубокие, сводящие меня с ума глаза. Мы сидели в новом ресторане «Колони» и разжигали аппетит устрицами.

— Суда не будет? — спросила Сьюзен.

— Ни одно большое жюри не станет ковыряться в коррупции уитонской полиции. Лундквисту промыли мозги за то, что он действовал по своему усмотрению. Но рана затягивается, и «Централ Аргус» сделала из него героя, так что за его карьеру можно не волноваться.

Официант принес мне на пробу бутылку белого сухого вина.

— "Чикама", — почтительно пробормотал он, поворачивая бутылку так, чтобы я видел этикетку. — Изготовлено здесь, в Массачусетсе.

— О'кей.

— О Кэролайн и Хуаните полиции ничего не известно? — спросила Сьюзен.

Официант положил пробку на стол и налил в мой бокал пробную порцию. Я помял пальцами пробку, чтобы не обижать официанта. Продегустировав вино, я кивнул ему — пить можно. Он наполнил бокалы — сначала Сьюзен, потом мой. И удалился.

— А зачем полиции о них знать? Главные преступники убиты. В перестрелке со мной и Лундквистом.

— И никаких специалистов по африканскому мясу?

Официант забрал наши пустые тарелки из-под устриц и принес запеченных в гриле омаров. Долил вина в мой бокал. Когда он поднес бутылку к бокалу Сьюзен, она покачала головой.

— Хоук отдал мне перчатки и свой пистолет.

К тому времени, как Лундквист вызвал своих ребят, его уже и след простыл.

Омар лежал на тарелке, разрезанный по всей длине на две половинки. Наверняка на кухне над ним колдовали со всякими пикантными специями, но так как я заглотил обе половинки в три приема, по достоинству мне его вкуса оценить не удалось. Сьюзен, отрезав от своего омара миллиметровую пластиночку, отправила ее в рот и неторопливо разжевала.

— И Лундквист о нем ни слова не сказал?