Бледный всадник, Черный Валет
Шрифт:
Обратившись мыслями к ведьме, Жирняга успокоился. Полина целиком попадала в категорию «привычное необъяснимое», что было гораздо лучше, чем явления из разряда «объяснимое непривычное».
А потом священнику вдруг стало плохо. До этого он был бледен, а тут прямо-таки позеленел, покачнулся и чуть было не повалился на гроб.
Жирняга улыбнулся. Гнусу определенно не везло. Мало того что вынули насос, так еще и облюют напоследок… Председателю городской управы показалось, что за спиной священника мелькнул юродивый: то ли дурачок схватил его за рясу, то ли, наоборот, подтолкнул к могиле.
Руки священника невольно шарили в гробу.
Смеялись все, включая Начальника. Потом люди Заблуды оттащили незадачливого священника в сторону. Было ясно, что тот долго не протянет. С другой стороны, а на кой черт он вообще нужен?!
Гроб закрыли, опустили в яму, нагромоздили сверху кучу тяжелой сырой земли и воткнули в нее крест — по традиции, а не потому что Гнус был религиозен (по правде говоря, при жизни тот не имел даже понятия о всякой заоблачной хрени). В общем, зарыли основательно. Все это не было сном. Значит, сон, вероятно, снился Жирняге сейчас? И время было подходящее — около часу ночи…
Началось с того, что кто-то поскребся в окно его спальни. В последнее время Жирняга спал чутко. Он вскинулся на кровати и часто задышал. Позвать телохранителей не решился — те и так давно сделали из него посмешище… Луна прыгала в тучах, как рыба в волнах, и от того уродливые тени скользили за окном.
Затемнение… Снова этот звук… Да, вот именно: вжик-вжик по стеклу. Что-то твердое… Ветка? На пятьдесят шагов вокруг дома Председателя были вырублены даже кусты… Собака, лиса? Жирняга был не силен в зоологии. Мясо он предпочитал в виде котлеток… «Уволю дармоедов!» — подумал он о телохранителях.
Звук стал громче и настойчивее. Ничего не знавший о страусах Жирняга инстинктивно избрал страусиную тактику, спрятался под одеяло с головой и стал потеть. Пот был нехороший — холодный и липкий, как никогда… Звук проникал сквозь ватную преграду и вливался Жирняге в уши. Через минуту он чувствовал себя так, словно кто-то ковырял его барабанные перепонки ледяным инструментом.
Тихо повизгивая от страха, Жирняга вскочил и начал подкрадываться к окну сбоку. Скрип доски под ногой показался ему пронзительным. Председателю очень хотелось вопить благим матом, но под толстыми наслоениями жира пряталась страшно ранимая душонка, страдавшая от уязвленного самолюбия, и потому он сдерживал крик до последнего.
Жирняга на цыпочках добрался до того места, с которого была видна часть пустыря за окном. Луна утонула в тучах в очередной раз. Во тьме кто-то поскреб по стеклу, а Жирняге показалось — по его позвоночнику. Он икнул, булькнул и прилепился носом к холодному стеклу. Пятно конденсата быстро разрасталось, отделяя беднягу от кошмара, который еще даже не принял зримую форму.
Луна вынырнула из тучи, словно голова тонущего человека из воды. В ее сиянии Жирняга был бледнее своего застиранного белья. Он снова почувствовал, что в паху у него стало мокро. Две струйки потекли по бедрам. Только на сей раз это был не пот.
По ту сторону стекла стоял Гнус и скреб ножиком по стеклу. Небольшим таким ножиком — сантиметров двадцать длиной и с кишкодером. Помощник Начальника был раздет до пояса. В дыру на груди луна не заглядывала. Там все еще чернели комья сырой земли.
Гнус прошептал что-то своим перекошенным ртом. Жирняга не мог его слышать — но он прочел по губам.
— Хочешь похудеть? — спросил Гнус.
И ударил ножиком по стеклу.
Примерно в это же время на другом конце города в гостинице со странным названием «Олхозник» происходило вот что: изрядно поддавший Валет стоял посреди своего номера в легком недоумении и держал в руках женский парик. И хорошо, если парик, — с каждой секундой огорченный любовничек все больше убеждался в том, что предмет называется несколько иначе…
После небольшой заварушки в «Хате карася» Валет отправился на поиски банка. Назрела необходимость облегчить свои карманы. Он решил арендовать сейф на тот случай, если дела пойдут не хуже, чем минувшим вечером.
Первый Городской размещался в двухэтажном каменном здании с решетками на окнах. Перед фасадом торчала безголовая каменная баба — почему-то в шортах и почему-то с веслом. Во всем, что касалось подлинного искусства, Валет был парень темный.
Банк оказался закрыт по причине безвременной смерти владельца, но обменный пункт в пристройке работал. В амбразуре игрок увидел толстую невестку покойного Тряхлиса, одетую в тулуп, одуревшую от скуки и апатично возившую по ногтям ржавой пилочкой. Ее лицо и шея были густо усеяны бородавками. Она уставилась на нового клиента с тупой провинциальной подозрительностью.
Он обменял свинец на патроны и местные бумажные деньги, «похудев» сразу на несколько килограммов. Это было весьма кстати, учитывая его планы на сегодняшнюю ночь…
Пока толстушка взвешивала металл на весах, не внушавших доверия, Валет с равнодушным видом изучал запоры на двери служебного помещения. Должно быть, результаты осмотра его удовлетворили. Он даже угостил самокрутками двух охранников, заступивших на ночное дежурство, что случалось с ним крайне редко. Обычно он не делился куревом с теми, кого собирался убить.
В приподнятом настроении Валет завалился в «Млын», хватанул самогона и стал ждать Марию. Поскольку та не появлялась, игрок откровенно заскучал и велел хозяину послать за нею мальчишку. Хозяин уже делал это неоднократно (подавать-то было некому), но всякий раз мальчишка лишь целовал запертую дверь. Самое странное, что злобный кобель, стороживший хату Марии, тоже исчез.
В конце концов игрок вернулся в гостиницу в обществе какой-то худосочной Лизы, которую подобрал в подворотне. Любить эту жилистую кобылу было все равно что взбираться по стволу корявого дерева в поисках засохших плодов, и разочарованный Валет вытолкал ее взашей еще до полуночи. После этого он заснул сном человека с неправдоподобно чистой совестью.
Сон этот был одновременно безмятежным и чутким, спокойным и восприимчивым ко всему внешнему. Стоило подуть сквозняку — и Валету снилось, что он летит над морем, а вокруг ветер наполняет странные треугольные простыни. Потом он увидел среди волн чью-то голову — прямо по курсу… Баба. Голая, красивая и заранее благодарная. Оставалось только опустить руку и схватить тонущую за волосы. Но когда он сделал это, в руке у него оказался лишь намокший парик.
Что-то заскрежетало в морской глубине. Движением, доведенным до абсолютного автоматизма, Валет рванул пистолет из-под подушки. К тому времени, когда он разлепил глаза, ствол уже был направлен в сторону двери. Но дверь была заслонена семьюдесятью килограммами роскошной плоти. Валет узнал грудь Марии. В комнате пахло сырой землей.