Блеск и нищета российского ТВ
Шрифт:
Тут был со мной анекдот. Я остановился помыть машину. Как ни странно, мыли ее дамы. И вот одна из них узнала меня: «Боже, это ж ты каждый день работаешь? Как же ты, должно быть, устал!» А у меня слезы на глазах. Я смотрю на ее покрытые цыпками руки, резиновый комбинезон и думаю: «До какой же степени благородна природа человека, если женщина мне сочувствует». Что значит работать?! Я встречаюсь четыре раза в неделю с людьми, с кем бы я посчитал за счастье сесть на одной скамье, а не то чтобы даже открыть рот в их сторону. Мои доходы скромны не по годам, но они несравнимы с теми копейками, которые получаются у тебя, моя милая, в результате расчетов со всеми бандитами и теми, кто тебя окружает. Ты же работаешь с восьми до восьми весь погожий день в этой
А вот еще один случай, опять же на мойке. Как-то ночью пацанва мыла мне машину. И тут контролировавший их мужик подходит: «Ты Дибров?» – «Да». – «Класс! Ух ты! Знаешь, дам-ка я тебе сейчас по роже, а потом буду всем хвастать: я избил Диброва».
Герострат, понимаешь! К счастью, подъехала милиция и скрутила его…
Мне было обидно, что некоторые мои проекты не пользовались большим вниманием, а теперь я их сам пересматривать не могу. Сейчас-то видно, до какой степени они холодны. В них нет любви к людям, они совершенно неполезны. Там есть эстетические завоевания, но это удел моих коллег по цеху и узкой прослойки интеллектуалов. Это ж не служение. Разве что служение самому себе: «Вот я нашел новое поле для применения своих безграничных одаренностей!» Это акт ментальной мастурбации…
Те молодые люди, которые приходят работать на телевидение, в первую очередь служат себе. Они ищут возможность применения своего таланта, а некоторые, к несчастью, с самого начала приходят движимые только корыстью. Здесь нет ничего страшного. Человек должен стремиться к деньгам и к славе, особенно если он молод и хорош собой. Однако он должен сознавать, что, как врач и священник, телевизионщик не принадлежит себе. Если у тебя ночной монтаж, то это в данный момент самое важное обстоятельство в твоей жизни. Ты можешь на собственную свадьбу ехать из монтажной, стараясь не опоздать, что тем более важно, так как через полчаса у тебя озвучка. Такое тоже может быть! Поэтому нужно понимать, что ты идешь не только получать, но и жертвовать. В то же время телевидение – это такое ремесло, где ничего нельзя сделать, не проучившись достаточно долго. Слава приходит ровно в назначенный день, когда в голове происходят коренные изменения и эта самая слава уже не нужна, так как ремесло становится важнее себя самого.
Вот и приходится пока ждать, когда у нынешней телевизионной молодежи пройдет этот период ученичества. Есть несколько интересных людей на разных каналах, в основном на ТВ-6, но я не вижу пока ни одного, кто бы сознательно шел на телевидение ради служения свету… Я же служил свету и будут служить всеми возможными способами. Зная эту мою особенность, те, к кому я буду обращаться на страшном суде, оберегали меня ежечасно. Те, кто полагал в мое время, что телевидение – это источник всяческого сатанизма – денежного, политического, – нуждались в контраргументе. Гордость моя в том, что я был избран в качестве одного из таких контраргументов. Надеюсь, мои скромные телевизионные поделки – лучшее тому доказательство…
Мне нравится работать на самом изысканном канале совка – НТВ. На частном телевидении вообще трудиться комфортнее, чем на государственном. Тут все более предсказуемо, в поступках прослеживается определенная логика. Если я правильно понимаю, «Антропология» рассматривается руководством НТВ не как источник заработка, а как некое репутационное завоевание. Поэтому и мои стабильные два процента рейтинга рассматриваются через призму того, сколько зрителей я привел на канал. Ведь ясно, что основную аудиторию НТВ завоевывает с помощью информационных, аналитических программ. Главное, что волнует социологическую службу НТВ, – не рейтинг «Антропологии», а кредит доверия программе…
Недавно у меня угнали машину, так я катался на метро. И ничего со мной не случилось. Сейчас, когда нужно, сажусь за руль своего старого полицейского джипа – его вряд ли кто сопрет. У меня денег немного, но их хватает, чтобы жить, как хочу. У Ваньки Охлобыстина в повести есть замечательная
Мое настоящее богатство и в том, что меня всюду пропускают. Владимир Высоцкий, отвечая на вопрос какой-то анкеты о самой большой мечте, написал: «Чтобы везде пускали». Так вот меня уже пускают. На концерты, спектакли – в любое место, куда хочу пройти…
Я пишу книгу. Она будет называться «Раб лампы». Это пособие о том, как сделать настоящее, хорошее ток-шоу. Я не рассчитываю на широкую публику, книга адресована коллегам и студентам научных вузов, которые хотели бы связать свою жизнь с телевидением. Самоучитель базируется только на моем личном опыте, поэтому это не художественная, а скорее автобиографическая книга. Ведь всем только кажется, что это простая работа: зашел в кадр, поболтал час и ушел домой. Я докажу, что это не так…
Я не уделяю большого внимания своей физической оболочке. Благодарение богу, я не обижен здоровьем, за 34 года не знал, что такое больничная койка (в феврале 1994 года Дибров угодил в автомобильную аварию и попал в больницу. – Ф. Р.). Я не делаю зарядку по утрам, не бегаю вокруг дома по вечерам. Хотя, конечно, занимаюсь определенного рода упражнениями на определенные группы мышц. И регулярно. Ведь это тоже можно считать зарядкой…
Так получается, что самые близкие мне по духу люди – музыканты. Мои лучшие друзья – Сережа Чиж, Боря Гребенщиков, Костя Кинчев… Мы часто собираемся, играем на гитарах. Я решил, что мне пора научиться играть на электрогитаре, и в сентябре 96-го купил себе Gibson. Это какая-то дань юности. Тогда музыка была единственной областью, где отсутствовала цензура…
Когда меня в начале 90-х стали называть самым провокационным ведущим, я искренне недоумевал: в чем здесь дело? То, что я не упускаю случая похохмить? – ну просто у нас в Ростове-на-Дону такая манера. На юге все громко говорят, на московский слух просто кричат. Но это ж не значит, что люди при этом друг друга бьют пивными кружками по башке. Да если и бьют – они же не больно, потом после этого целуются… Ерничанье… Меня то в чванстве обвиняют, то в педерастии, то в сионизме, бог знает еще в чем. Я искренне люблю всех, с кем общаюсь, – нет, оказывается, против каждого Дибров имеет шпильку…
Я не боюсь казаться дураком. У меня одна задача: чтобы зритель ассоциировал себя со мной. Ведь он не может ассоциировать себя с Пельшем или с Леней Якубовичем – великими клоунами…
С 33 лет мир перестал быть мне враждебен. В тридцать три я добился всего, о чем только мог мечтать скромный ростовский парень. На этом закончилась предыстория! Если я внезапно буду отовсюду изгнан и обнищаю, это уже не добавит ничего нового к моему самочувствию – видел уже все. Я добился славы, служебного успеха, меня знает практически каждый из тех, кто формировал мое мировоззрение тридцать лет назад. Боже мой, смешно сказать, пан Зюзя находит возможным здороваться со мной при встрече! Если бы мне кто-нибудь тридцать лет назад в Ростове-на-Дону сказал, что пан Зюзя будет здороваться со мной, я бы съел скатерть на собственном столе, откуда мне в рот влетало сливовое пюре. Никакого иллюзорного ожидания по отношению к миру у меня нет, стало быть, нет и разрушительного разочарования…»