Блеск и нищета Жанны Дюбарри
Шрифт:
Каждый вечер в шесть часов принцессы прерывали мое чтение и вместе с принцами отправлялись в покои Людовика XV: этот визит назывался разувание короля и сопровождался некоторым этикетом. Принцессы надевали большие каркасы, которые поддерживали их украшенные золотом или шитьем юбки, вокруг талии повязывали длинный шлейф и прикрывали нижнее белье большими накидками из черной тафты, доходившими им до подбородка. К Королю их сопровождали придворные, дамы, пажи, конюшии, слуги с огромными факелами. В одно мгновение обычно тихий дворец приходил в движение. Король целовал каждую принцессу в лоб, и этот визит был столь коротким, что чтение, прерванное этим событием, возобновлялось часто через четверть часа. Принцессы возвращались к себе, расшнуровывали завязки своих юбок, развязывали шлейфы, снова брали в руки свою вышивку, а я – книгу…
Летом Король несколько раз заходил к принцессам до часа разувания:
Вот как все та же мадам Кампан описала пострижение в кармелитки мадам Луизы, поступка, который многие очевидцы посчитали или сделали виду что посчитали, добровольной жертвой дочери во имя спасения отца от скандальной любовницы, поскольку Жанна Дюбарри была обречена гореть вечным пламенем в аду. А мадам Кампан здесь насмешливо намекает, что в этом поступке Луизы не было мотивации, это был всего лишь импульсивный поступок, вызванный желанием прославиться:
На протяжении нескольких лет мадам Луиза жила очень замкнуто. Я читала ей книги по пять часов в день. Часто голос мой уставал, в груди появлялась хрипота. Принцесса готовила мне сладкую водичку, ставила ее рядом со мной и извинялась, что заставляла меня читать так много, и объясняла это необходимостью закончить курс, который она себе предписала.
Однажды вечером, когда я читала, принцессе доложили, что с ней желал поговорить министр г-н Бертен [92] . Она немедленно вышла, потом вернулась, снова взяла в руки вышивание и шелк и дала мне знак продолжить чтение. Когда я уходила, она велела мне быть в ее кабинете ровно в одиннадцать часов следующего дня. Когда я туда пришла, принцесса уже уехала. Мне сказали, что в семь часов утра она отправилась в монастырь кармелиток в Сен-Дени, где хотела принять постриг. Тогда я пошла к мадам Виктории и там узнала, что только один Король был в курсе плана мадам Луизы, и он тщательно хранил эту тайну. Он долгое время противился ее желанию и свое согласие дал лишь накануне. Луиза одна отправилась в монастырь, где ее уже ждали. Через некоторое время она подошла к воротам монастыря и показала сопровождавшей принцессе де Гистель и своему шталмейстеру приказ Короля оставить ее в монастыре.
92
Бертен, Анри Леонар Жан-Батист (1720–1792) – генеральный инспектор финансов. Сменив на этом посту г-на де Силюэта, он провел огромную работу по составлению истории правления Францией. В 1762 году основал Кабинет хартий. Эта работа, порученная им Жакобу Николя Моро (историограф Франции), была не просто поучительной, но и исторической, дала возможность проследить во времени развитие политической и экономической жизни страны и подсказывала правительству, какие необходимо было принять меры. Этот орган был зародышем Комитета исторических и научных работ, основанного Гизо в 1834 году. Оглядываясь назад и устремляя взор в будущее, он явился также предтечей современного Национального института статистики.
(…)
Этот поступок мадам Луизы люди толковали по-разному: кто-то несправедливо предположил, что ей надоело быть последней среди принцесс. Но мне кажется, что я поняла истинную причину этого. У нее была возвышенная душа, она любила все великое, часто прерывала мое чтение возгласами «Как это прекрасно! Как это благородно!» Принцесса могла совершить только одно великое дело – поменять дворец на келью, богатые одежды на монашескую сутану. И она это сделала.
Из Версаля, 3 января 1769 года
(от Ришелье, герцогу д’Эгильону)
Племянник,
По-прежнему ли баронесса де М [93] проявляет неуемный аппетит к деньгам? Если она его не поубавит, тебе придется вежливо ей отказать и разнести по всему королевству молву о своем отказе, тогда она послушается тебя.
Однако наша Жанетон ежедневно испытывает тысячу обид, о которых нам известно, и еще множество других. Любая сколь-нибудь важная дама отказывается не только с ней говорить, но даже смотреть в ее сторону. Мадам де Грамон [94] говорит, что эта несчастная стала ничем и, когда идет по галереи, ни одно зеркало не отражает ее лица. Слова эти злы и глупы, как и особа, что их произносит. Но она не так далека от истины.
93
Монморанси де – баронесса. Когда ее попросили стать крестной матерью Жанны (при представлении королю), она за свое согласие выдвинула непомерные требования.
То же самое сделали и графиня д’Алоньи, и некоторые другие дамы, чьи имена до нас не дошли.
94
Грамон, Беатрикс де Шуазель-Стенвиль де – герцогиня, родная сестра Шуазеля, с которой, как говорили, он был в кровосмесительной связи. Она претендовала на место фаворитки после смерти Помпадур и с этой целью без колебаний влезла в постель короля, но он не проникся к ней страстью. Поэтому нет ничего удивительного, что ее ненависть к Жанне была еще яростнее, чем ненависть братца.
Наше несчастное дитя находится в таком отчаянии, что удовольствия Цитеры [95] внушают ей теперь только скуку. Еще неделя, и наш пухленький Ангел, как я ее называю, станет неприступной и согласится снять рубашку только для того, чтобы продать ее у Лабиля [96] . Король влюблен еще сильнее, чем когда-либо, поскольку устроен, как и мы, и как ребенок огорчен при виде слез своей красавицы. Но самое главное – он в гневе. За всеми этими происками стоит Шуазель. Этот человек вездесущ. Вероятно, именно его Король теперь находит у себя в постели каждую ночь вместо нашей красотки, которая теперь только и умеет, что стонать и жаловаться, как настоящий министр.
95
Страна любви, сосредоточие культа Афродиты, остров.
96
Знаменитый модный магазин La Toilette на улице Нев-де-Пети-Шам. Жанна некогда работала там продавщицей. Говорили, что ее красота привлекала в магазин множество горячих клиентов-мужчин.
Из Парижа, 15 января 1769 года
(от Дюбарри, Жанне)
Мой высокопоставленный и славный друг,
Честь моя отмечена шрамами от ударов, которые вы нанесли. Не вам, моя милая, отрицать, что наказание было жестоким, поэтому я давно уже не могу сидеть. В Версале или в борделях Пале-Рояля человек одинаково страдает, а ваша очаровательная ручка никогда не наносила столь глубоких ран. Но не будем об этом!
Знайте, что после вашего королевского возвращения из Фонтенбло я стараюсь собрать все необходимые доказательства дворянского происхождения нашей семьи: мы доведем его до времен пророков, потому что мы, гасконцы, можем насадить на шпагу сразу пятнадцать или тридцать веков и поджарить их, словно каплунов. Я нашел всяких Барри, Дюбарри, Дебарри между Перигором и Провансом. Я докопался до них даже в Калабрии. А вы хотя бы знаете, где находится Калабрия?
Самые интересные из всех Барри – ирландцы, как я и говорил вам в те времена, когда вы соглашались меня слушать. Я только что получил от лорда Бэрримора, главы нашей ирландской ветви, письмо с объяснениями нашего родства: «Мы, нижеподписавшиеся, подтверждаем знание традиций, которые сохранились в нашей семье, и заявляем, что в начале XV века во Францию прибыл Жан Дюбарри из семейства милорда Бэрримора и обосновался в Сен-Поле, неподалеку от Тулузы, где и основал ветвь нашего рода под фамилией Барри-Сер, и т. д.».
С этим, великолепная Юнона, вы можете сбросить розовые ленты и котильоны Жанетты ради олимпийской, славной и чистой наготы Королевы Небес, поскольку эти одеяния, несомненно, подходят вам лучше всего.
Был и остаюсь преданным слугой моей очаровательной вдовушки и свояченицы.
Из Версаля, 18 января 1769 года
(от Шон, Дюбарри)
Беарн поднял ставки еще выше, чем Монморанси: она просит сто тысяч ливров и продвижение по службе для ее сыновей, которые, как говорят, являются офицерами кавалерии или что-то на военных кораблях Короля.