Блеск жемчуга

Стоун Кэтрин

Весь день Мейлин сражалась с собой. Ее старые раны, ее уверенность в собственной никчемности пытались противостоять шепотку надежды. И казалось, что этот шепоток сумел одолеть противника; только казалось, вплоть до этой минуты.

Теперь, когда демоны вкусили наконец ее крови и страха, они не отпустят свою добычу, пока не превратятся в прах все ее глупые мечты. «Нет никакого сомнения, - упрекали ее они, - что Джеймс отлично помнит, как ты возражала против того, чтобы Алисон стала фотографом «Нефритового дворца». Как он может забыть об этом? И разве от его всевидящих глаз могло укрыться, как тщательно, практически

безупречно - именно так, какова ты в жизни, - уничтожены снимки? Словно их резали любимым ножом всех архитекторов - X Acto? К тому же ему наверняка известно, что был почти полдень, когда ты появилась в башне, потому что в девять утра он оставил для тебя записку, приглашая зайти к нему, как только ты появишься. И самое важное: этот мужчина понял, что ты скрываешь в себе ярость и жестокость.

Джеймс подозревает тебя в этом преступлении, и тебе, недостойная и глупая Дочь Номер Один, будет очень трудно доказать обратное».

Всегда утонченная и изысканная, Мейлин Гуань все утро гуляла под дождем в поисках утраченной иллюзии любви. Да, консьерж видел, как она вернулась, но это ничего не доказывает. Нужно всего несколько минут под сегодняшним ливнем - как раз столько, сколько нужно, чтобы избавиться от ножа и перчаток, - чтобы она полностью вымокла, словно гуляла под дождем часами. «А если бы и нашелся кто то, случайно видевший тебя в это утро, то он обязательно подтвердит, что ты была явно не в себе, то есть могла совершить это чудовищное преступление».

Мейлин забил озноб, на этот раз от страха. Но ведь она может и ошибаться. Пожалуйста, пусть будет так, пусть она ошибается! В тот июньский вечер Джеймс поверил, что не может победить своих демонов. Неужели его вера в нее рухнула?

Мейлин видела в серых глазах только ярость. Но на кого она направлена - на нее или на безымянного вандала? Трудно сказать. Хорошо бы увидеть его лицо целиком. Ее дрожащие пальцы потянулись к выключателю ближайшей лампы.

Внезапная вспышка света оказалась слишком яркой: лампа оказалась направленной на нее, словно здесь шел допрос, и она была главным подозреваемым.

–  Джеймс, я не делала этого, - взмолилась она, слепо глядя в темноту.
– Да, раньше я была против того, чтобы Алисон работала в команде, но это было до того, как мы познакомились. Я считала, что фотограф должен быть англичанином или гонконгцем, вот и все. Тут не было ничего личного, вы должны мне поверить… - Мейлин резко оборвала свой монолог, почувствовав, что в комнате появился кто то еще. Она отвернулась от Джеймса.
– Алисон!

Просторный халат был тесно перехвачен у талии, золотисто рыжие волосы еще влажны от душа, лицо сияло чистотой. Она выглядела очень юной, нежной, словно девочка, ожидающая вечерней сказки. Если бы не глаза - в их волшебной зелени застыла боль от увиденного несколько минут назад.

–  Мейлин не уничтожала мои фотографии, Джеймс. Может быть, она была против меня как фотографа Дворца, но… - Алисон запнулась, до нее наконец дошел смысл того, что она сейчас услышала. Она была права! Она правильно прочитала в нефритовых глазах личную неприязнь, и теперь она получила доказательства. Но ведь вчера у них начали устанавливаться другие отношения? Да, именно поэтому Мейлин смотрела на нее с такой надеждой и благодарностью и поэтому так быстро пришла к ней на помощь. Когда Алисон заговорила снова, тон ее голоса

уже был уверенным.
– Мейлин не виновата в этом.

–  Я это знаю, - быстро ответил Джеймс, выступая из тени в свет лампы.

В его глазах уже не было ярости - только нежность к обеим стоящим перед ним женщинам. Джеймс, конечно, учитывал такую возможность, что Мейлин могла уничтожить фотографии Алисон, поскольку в принципе она способна на это. Но он отверг это предположение, отверг усилием сердца, ради Мейлин. Но теперь он понял, что это было важно и для Алисон.

И обращаясь к ней, Джеймс сказал:

–  Я вовсе не считал ее виновной.
– И, повернувшись к Мейлин, добавил: - И никогда не буду подозревать.

–  Спасибо, - ответила она. В ее шепоте слышалось облегчение и благодарность к Джеймсу и Алисон. Джеймс улыбнулся в ответ, Алисон тоже, как бы ободряя ее: «Не глупи!»

Потом Алисон очень серьезно, словно желая навсегда отсечь подозрение в отношение Мейлин, сказала:

–  Пока я была в душе, я подумала о том, кто мог бы это сделать.

–  И?
– спросил Джеймс.
– Вы подозреваете кого то?

–  Не совсем конкретно. Но я думаю, что я сняла что то запретное; может быть, там оказалась какая то парочка или укрывающийся от правосудия преступник.

–  Но вы говорили, что всегда спрашивали разрешение, прежде чем фотографировать.

–  Да, но кто то мог попасть на задний план, так что его даже нельзя узнать, но он все равно опасается этого. Это единственное разумное объяснение.

–  За исключением того, что было уничтожено абсолютно все - а не один два снимка.

–  Очевидно, это его очень напугало, и он хотел преподать мне урок. И я его усвоила - теперь я буду тщательней следить за тем, кто фигурирует на заднем плане, и кроме того, хранить копии негативов в сейфах отеля.
– Алисон вдруг запнулась, и ее снова охватила дрожь: что то в ее словах изменило настроение Джеймса. Нежность исчезла, уступив место такой мгле, такой муке… она снова содрогнулась.
– Мне кажется, что я еще не согрелась. Наверное, чашка горячего чая мне поможет.

Мейлин тоже увидела роковое изменение цвета серебра и вспомнила о его просьбе поговорить с Алисон наедине. Ей не хотелось уходить, но она была слишком многим обязана человеку, который с самого начала поверил в нее и не утратил этой веры даже сейчас. И она неожиданно услышала свой голос:

–  Мне кажется, что лучше оставить вас наедине. Но я весь вечер буду у себя. Алисон, если вам понадобится помощь в уборке…

Джеймс проводил Мейлин до двери, а вернувшись в гостиную, обнаружил, что Алисон стоит посреди хаоса, видимо, только теперь осознав, сколько труда пропало: пропали уникальные летние снимки, когда влажный воздух Гонконга, напоенный непролитыми слезами дождя, дрожал, создавая уникальное освещение.

Алисон готова была заплакать, но вдруг оказалась в его объятиях. Несмотря на толстый халат, она ощущала тепло и силу его тела. Джеймс тоже чувствовал ее тепло и мягкость, а прижав крепче, ощутил частое биение ее сердца.

–  Алисон, Алисон, - прошептал он, нежно касаясь губами ее влажных волос.

Алисон еще не приходилось слышать такой страстный шепот, но ее сердце сразу поняло это, и подняв голову, она прочитала в его глазах такое желание, что губы ее задрожали, ожидая прикосновения его губ.