Ближайший родственник
Шрифт:
Из всех комнат в одну пришлось снести все вещи - зеркала, столы, диваны. Матвей Кузьмич упаковывал в газеты картины, закрывал брезентом шкафы, выбивал ковры во дворе.
Невестка его просила:
– Вы уж, папаша, похозяйничайте тут. Я ведь занята, на службе. А вы уж, пожалуйста... Посмотрите, чтобы все было как следует. Штукатурить будут так вы обратите внимание на штукатурку. Вы ведь, наверное, понимаете в этом. Хозяйственный человек...
– Не беспокойся, Танечка, - говорил Матвей Кузьмин.
– Я погляжу все, что надо...
Он
Весь ремонт надо было закончить до приезда Виктора Матвеевича. Ждали его через неделю. Очень торопились...
Но Виктор Матвеевич пробыл в командировке больше месяца. Он ездил по заводам Сибири и Дальнего Востока.
В Москву он возвратился поздней осенью. И прямо с вокзала поехал в трест.
Однако и в тресте ему не удалось разрешить всю дорогу мучивший его вопрос.
Из треста он поехал в главк. Он хотел поговорить с начальником главка. Черт знает что! В Сибири простаивают два завода, а здесь, в главке, не хотят даже как следует отвечать на срочные телеграммы.
Надо докопаться до корней.
В главке Виктор Матвеевич раздевался поспешно и с таким видом, как будто ему было жарко. Он был взволнован.
Сняв пальто и шляпу, он бросил их на руки стоявшего в темной нише швейцара и привычно протянул руку за номерком.
– Да не надо. Без номерка можно, - сказал швейцар.
– Чего я, пальто не знаю?
Директор треста услышал очень знакомый голос.
Вглядевшись в темноту ниши, он увидел отца.
Матвей Кузьмич стоял перед ним в длинной черной ливрее с золотыми лацканами. Борода его, длинная, густая, была расчесана, разделена на две половинки и лежала на груди, как дорогой воротник.
Вид у него был величественный. Он сдержанно улыбался.
– Это что такое?
– спросил растерянно и удивленно сын.
– Служу, - сказал отец.
Виктор Матвеевич хотел еще что-то сказать, но ничего не сказал, махнул рукой и пошел по лестнице.
В приемной он встретил много знакомых хозяйственников, разговаривал с ними, шутил. Потом его позвали в кабинет начальника главка. Он спорил с начальником, доказывал ему справедливость обвинений, выдвинутых против главка, делал подсчеты, вычерчивал на бумаге какие-то круги, говорил о бочках, о цементе, о гвоздях.
И все время у него не выходил из головы этот швейцар, что стоит внизу, у вешалки. Ведь кто не знает, как это вышло, может подумать, что он, директор треста, нарочно послал старика отца в швейцары, чтобы не кормить. Ведь его, директора треста, на смех поднимут. Безобразие!
Виктор Матвеевич не знал, что отец его устроился в главк по протекции швейцара треста, к которому он случайно зашел за спичкой и с которым познакомился, отрекомендовавшись папашей директора. Польщенный
Все это было бы интересно узнать Виктору Матвеевичу. Но он не узнал об этом, потому что, выйдя от начальника главка и спустившись вниз, сразу же начал строгий разговор с отцом, потребовал, чтобы отец сейчас же подал заявление об увольнении.
– Или я попрошу, чтобы тебя уволили.
– Это как же так?
– сказал отец, рассердившись. Заискивающий, немножко печальный его тон моментально пропал. В голосе послышались гнев, обида и негодование.
– Это как же так - уволить? Да ты знаешь, меня сроду никто не увольнял. Не за что было. Что я, вор?
– Не вор ты, и не в этом дело, - сказал сын немножко растерянно. Просто надо, чтобы ты уволился. Тебе бумажку выдадут, что ты работал хорошо и ушел по собственному желанию.
– Да не желаю я!
– сказал отец непримиримо.
– На что мне бумажка, ежели я ни в чем никогда замечен не был? Я в местком пойду. Как же можно так делать! Это вам не старый режим. Просто-напросто человека угнетать. Довольно, поугнетали...
Матвей Кузьмич, сердясь, повышал голос. Проходящие смотрели на них. Виктор Матвеевич сказал:
– Ну ладно, дома поговорим.
Оделся и вышел.
Дома Виктор Матвеевич рассказал жене о выходке отца. Он так и сказал: "отцовская выходка". Жена сказала, что знает об этом, удивлена, но все-таки считает, что требовать увольнения отца не следует.
– Это неправильно, - сказала она.
– Но надо что-то делать, - сказал муж.
– Надо убедить его как-нибудь, что ли. Мне перед людьми неудобно...
Вскоре пришел Матвей Кузьмич. Он разделся в передней, снял сапоги, босой прошел в свою комнату. Виктор Матвеевич постучал к нему. Виктор Матвеевич был настроен сердито.
– Это что еще за фокусы ты устраиваешь?
– спросил он, входя в комнату.
Матвей Кузьмич сидел на окованном жестью сундуке, в сарпинковой расстегнутой рубашке, босиком. Вид у него был обиженный.
Без ливреи, без шапки с расписным околышем он был просто стариком, дряхлым, немощным, усталым. Из расстегнутого ворота рубашки выглядывала темная, морщинистая, стариковская шея.
– Никаких фокусов я не устраиваю, а просто скучно мне, - сказал он грустно.
– Ведь любая животная и та свое дело знает.
Виктор Матвеевич внимательно посмотрел на него и сказал:
– Не понимаю я все-таки: для чего тебе служба-то потребовалась? Что ты, в деньгах нуждаешься, что ли?
– Скучно мне, Витенька, - печально повторил отец.
– Очень скучно без всяких делов. Я и помереть так могу. От скуки.
Виктор Матвеевич сел рядом с ним на сундук. Он смотрел на его большие, потемневшие от работы и времени руки, мирно покоившиеся на коленях.