Близится утро
Шрифт:
Спорить тут было не о чем. Ясное дело, что в Святом Писании можно на любой случай умные слова найти, только ведь каждое слово к своему моменту было сказано.
– Откуда можно посмотреть на улицу? – спросил я.
– Со второго этажа, – помедлив, сказала Хелен. – Ты думаешь...
– Ничего я не думаю! Вначале посмотреть хочу, потом – думать!
– Идем, – сказала Хелен.
Примолкли все. Антуан стал мрачен, Петер чуток побледнел, Луиза зашевелила губами в молитве. Обычное дело – стоит обывателю всерьез о слежке задуматься, как страх до костей пробирает. Это я с таким страхом сроднился...
Второй
– Не надо! – прикрикнул я на Луизу, которая от великого ума собралась было запалить лампу.
Подошел к шторам, нашел крошечную щелочку и стал осматривать улицу: тротуары, мостовую, дома напротив, маленькую кофейню со столиками на открытом воздухе.
Вон наша двуколка стоит, и скучающий кучер опять за газету принялся... грамотей еще тот, видно, что у него при чтении губы шевелятся, но все равно такая образованность достойна уважения. Вон парочка в кафе... нет, им сейчас никто в Целом мире не нужен... Роскошный экипаж проехал, продефилировал щегольски одетый юноша с букетом астр – видно, на свидание... Два стражника с дубинками... привыкли тут к покою, даже мечей не носят... Детишки стайкой пробежали, из школы, наверное, с полотняными сумками...
На улице ничего подозрительного не было. Тогда я стал внимательнее осматривать дома.
И почти сразу углядел в том доме, что прямо напротив стоял, два окна рядышком. У одного сидел с чашкой молодой человек и внимательно смотрел на улицу. В основном на дверь, ведущую в дом баронессы. В другом окне еще веселее: в глубине комнаты сидел кто-то, почти неразличимый, и рассматривал наш дом в зрительную трубу – несколько раз я замечал слабый отблеск на линзе.
– Ну вот, – сказал я, даже не удивившись. – Как еще вы до Аквиникума добрались...
– Что? – отрывисто спросила Хелен.
– Два человека наблюдают за домом. Один приглядывает за парадным, а другой, похоже, пытается в зрительную трубу через окна подглядывать.
Луиза сдавленно охнула. Хелен, не удовлетворившись моими словами, подошла, тоже заглянула в щелочку. Я осторожно указал ей направление.
– Вижу, – сразу же сказала Хелен. – Молодой человек с остывшим чаем... он же с утра там сидит!
– И левее...
– Лакей с трубой?
– Ты что, и одежду разглядела?
– Да... не мешай.
Глаза у Хелен были цепкие. Что ни говори, а работа летуна требует острого зрения. Она стояла минуты три, а потом аккуратно указала мне на третьего соглядатая. Тот сидел в бельэтаже и тоже пялился на входную дверь.
– Стража? – спросила Хелен в самое ухо. Хоть и не до того было, но я с удовольствием вдохнул ее запах. Женщину, что хоть раз твоей была, всегда с закрытыми глазами узнаешь.
– Не похоже. Стража других бы посадила... да и не стала бы выжидать.
Скорее челядь тех друзей, к которым Арнольд обратился.
– Может быть, они нас, наоборот, оберегают? – безнадежно спросила Хелен.
– Без спроса? Брось. Не хотят эти друзья наградой со Стражей делиться.
Хотят сами вас взять, сами все получить. Челядь отрядили за домом присматривать, сами момента ждут. Арнольда скрутить не так-то просто...
– Значит, вас заметили... – мертво произнесла Хелен.
– Заметили двух иудеев с юношей, которые вошли в дом... – согласился я. Так. Хозяевам своим уже доложили, сомневаться не приходится. Что те решат? Да ничего им не понять... что за иудеи, откуда, зачем... Значит, испугаются.
Кинутся Арнольда с Маркусом брать. Маркус для них – самое важное. За вами попозже придут...
Рассуждая вслух, говоря то, что и без того мне было понятно, я пытался тем временем придумать, что же делать. Да так придумать, чтобы Луиза и Хелен даже слова не сказали против!
Впрочем, они и так смотрели на меня жалобными глазами. Выручай, Ильмар!
В этот миг я неумелых соглядатаев готов был расцеловать и в лучшем ресторане Аквиникума званым обедом угостить. Что там я недавно думал про солдата, домой вернувшегося? Да, может, и крутил кто-то с женой его шашни... и собака нюх потеряла... и дети от рук отбились... Только проходит день-другой и жена ужом вьется, лишь бы угодить, собака сапоги лижет, а дети у пса эти сапоги отбирают, чтобы начистить как следует.
– Здесь наверняка есть мужская одежда, – сказал я. – Для меня, Антуана и Петера. Тащите, живо!
И Хелен и Луиза беспрекословно вылетели из комнаты. Я глянул на Антуана и поймал в его взгляде насмешку. Все он понял. И то, что для меня важно не только от погони уйти, а еще и научить уму-разуму свою распустившуюся команду.
– Иначе никак, – сказал я виновато. – Видишь же сам, чего они натворили!
– Я понимаю, – спокойно ответил Антуан. – Командуй, Ильмар. Тут твоя епархия.
Тогда я повернулся к Петеру и сказал:
– Ты понимаешь теперь, почему мы следуем за Маркусом... и помогаем ему скрыться. Просить я тебя ни о чем не вправе, да и не нужно это. Ты и так нам помог. Но если хочешь присоединиться...
– Я даже не видел его... – растерянно произнес Петер.
– Ты можешь пойти с нами, увидеть и поговорить. Но если не хочешь выбирать этот путь – лучше не вступай на него.
Я не думал, что он решит сразу. И то, что он сказал, меня поразило:
– Второй день я не могу понять, почему именно на меня снизошло чудо исцеления. Я... я ведь не праведник, и не раскаявшийся грешник, я самый обычный человек. Я сказал Илоне, что должен совершить паломничество в Иудею, чтобы понять себя. Теперь я знаю, почему я должен идти с вами.
Бывает так, что в запальчивости люди говорят высокие слова, а через минуту уже в них раскаиваются. Даже если речь идет всего-то о пожертвовании на храм или благодарственном посте. Но в голосе Петера была настоящая убежденность. Не минутный порыв, а твердое решение.
– Мы будем рады тебе, Петер, – сказал я.
Вышли мы через парадное, поскольку за черным ходом тоже велось наблюдение.
Я шел впереди. Иудеем я уже не был. Скорее, местным сумасшедшим, одевшимся по моде начала века. В узких брюках, помилованных молью по причине нестерпимого запаха нафталина, в длиннополом сюртуке, галстуке-бабочке, черных остроносых ботинках. Изящная шляпа, на чей счет я немного сомневался – мужская ли она, дополняла гардероб.