Близится утро
Шрифт:
– Аулус, Аппиус, Гаиус, Гнаеус, Лукиус, Маниус, Мамеркус, Публиус, Сервиус, Спуриус, Титус...
– Был еще один, – сказал вдруг Маркус.
– Это апокрифическая ересь, – отрезал Жерар.
– Это написано в той книге. Это вспоминала сама Сестра, – твердо сказал Маркус, Я видел, как вздрогнул Фарид. Но сейчас меня не волновало, сколько тайн узнает руссийский шпион.
– И что же там сказано, мальчик? – спросил Жерар, помедлив.
– Как одиннадцать апостолов отреклись от Искупителя, лишь Иуда Искариот остался верен, так и одиннадцать римлян присягнули
Никогда я этой ереси не слышал, но почему-то сразу поверил.
– Его звали Маркус, – закончил младший принц. Воцарилось молчание.
Неловкое, гнетущее. Нарушила его Хелен, словно чувствовала свою вину, что вообще затеяла разговор.
– Ваше преосвященство... простите за вопрос, который должно задавать простому священнику... И все-таки почему мы читаем Евангелия одиннадцати предателей, отрекшихся от Искупителя? Почему чтим их, помним их имена?
– Потому, что такова была Его воля, – ответил Жерар.
– Но разве никто не пробовал постичь Его волю?
– Потому что одиннадцать апостолов хоть и согрешили, за Искупителем в Рим не последовав, но до того были праведны, – тяжело ответил Жерар. – Потому что Он, в своем милосердии, простил им грехи земные и небесные... Потому что нет у нас больше свидетельств о жизни Искупителя до воцарения в Риме.
– Почему же тогда мы не помним наизусть имена солдат, что власть Искупителя признали, Словом были наделены и волею Искупителя в провинциях правили... – пробормотала Хелен. Не вопрос задавая, а сама с собой разговаривая.
Фонарь Комарова, давно уже мерцавший, потух. Но несмотря на укоризненный взгляд проводника, руссийский шпион стоял задумчиво, вовсе светом не озаботившись. Да и все мы так стояли, позабыв о своих страхах и бедах, не чувствуя грязи, тело облепившей. Стояли, глядя на каменные столбы, едва различимые во тьме. Не постичь, а ощутить пытаясь, что же они чувствовали: одиннадцать предавших и одиннадцать раскаявшихся. Те, кто отступил от Искупителя, на римский престол шагнувшего, и те, кто за ним пошел.
Одно нам было в помощь – путь почти все время шел ровно, без лишних спусков или подъемов. Несколько раз я чувствовал ветерок, а значит, были где-то рядом ведущие к поверхности туннели. Но проводник пер вперед, будто ничего не замечая, и я своим открытием ни с кем не поделился. Все равно не стоило нам на поверхности появляться. Понять, что там происходит, несложно. Вся Паннония бурлит, на церквях и магистратах расклеивают свежие плакаты с обещанием награды. Крестьяне, работая на полях, зорко поглядывают вокруг. Мелкие помещики и аристократы, которым заняться нечем, рыщут по дорогам. Родители детям втолковывают, что про каждого постороннего надо сразу Страже сообщать. В каждой таверне, на каждой конюшне – неприметные наблюдатели. Воровскую братию вмиг прижали, старые грехи припомнили, велели в поиски включиться. Стража и преторианцы, границу охраняющие, враз перестали поборы собирать, а вместо того пошли с собаками в дозоры.
Нечасто такие облавы устраивают. Но однажды я такую видел: когда два душегуба по ошибке убили высокородного командира галлийской Стражи, тайком, в одиночестве от любовницы возвращавшегося. Граф дальним родственником Владетелю приходился, да и Стража озверела... что тогда творилось по всей провинции страшно вспомнить. В самые тайные воровские притоны вдруг стражники наведались... с наказом выдавать душегубов. Церковь их прокляла, Дом награду объявил. Через три дня их и поймали – один другого сдал, на пощаду надеясь.
Зря надеялся.
Ну а нас искать еще старательнее будут. Одно лишь радует – не может Дом открыто объявить, в чем ценность Маркуса...
К озеру мы вышли под самый вечер. Перед этим снова ползком пришлось пробираться, хорошо хоть недолго и не по грязи. Зато когда выбрались на простор подземного зала – проводник расщедрился, разрешил еще пару фонарей зажечь.
И было с чего. Такую красоту на земле не увидишь.
Потолок пещеры выгнулся куполом, да не простым серым сводом, а густо изукрашенным белой каменной канителью. Берега озера будто кустами поросли – не обычные каменные сосульки, а целые ветви. Озеро было небольшим, метров десять в диаметре, и прозрачным до самого дна. Но странное дело, почему-то вода была будто пылью припорошена.
Я присел у берега, протянул руку – и пальцы ткнулись в прозрачную корочку, покрывавшую воду. Вроде как на ледок похожа, но не лед – тоже камень, но совсем тонкий, тоньше пленочки слюдяной. Руки я не удержал, и корочка лопнула под пальцами. Осколки медленно-медленно пошли ко дну.
Проводник дернул меня за плечо и очень неодобрительно заговорил по-мадьярски. Показал в сторону – там в корочке будто полынья была пробита, можно и воды зачерпнуть, и умыться.
– Извини, не заметил... – пробормотал я.
Погубленную красоту и впрямь было жаль. Этот каменный ледок, может, тысячи лет на воде нарастал – а я его одним движением порушил!
Арнольд нагнулся, зачерпнул воды, глотнул. Скривился, будто зубы заломило.
Вода и впрямь была холодной. Спросил:
– Кто-нибудь будет мыться? Я покачал головой:
– Грязь костей не ломит.
Хелен подошла было к озерцу, зачерпнула воды и тоже покачала головой. Все ее лицо выражало сразу и желание помыться, и отвращение к ледяной купели.
Маркус поежился, Петер даже сделал шаг назад.
Арнольд вздохнул. Видимо, найдись еще один сумасшедший, он бы рискнул забраться в подземное озеро. А так – духу не хватило.
– Что ж, дождемся османских бань... – пробормотал он, выпрямляясь.
У озера мы и заночевали.
Здесь не было никаких лежаков, как на прежнем привале контрабандистов.
Вещей же у нас с собой было слишком мало, чтобы устроить нормальный бивак. Мы отошли от озера к стене, на каменистый участок, где хотя бы сырости не было, и стали готовиться ко сну. Главное было – хоть что-то постелить под себя, на камни.