Близкий свет
Шрифт:
— Это — хорошая идея, Саша. Наверное, есть смысл прямо сейчас пойти к следователю и дать такой совет. Ты, — он лукаво взглянул на Турецкого, — не станешь настаивать на своем авторстве?
— Помилуй бог, о чем ты, Лазарь? — Турецкий засмеялся. — Можно подумать, что такая мысль не пришла бы тебе в голову, когда ты подвергнул бы элементарному анализу результаты допросов этих уголовных типов! Или, например, не предложил бы следователю провести очную ставку между режиссером и Ингой? Это ведь «азы» нашей с тобой работы, верно?
— Пожалуй, ты прав, — подумав, подтвердил «догадку» Турецкого Лазарь.
Глава девятая
ОЧНАЯ СТАВКА
Петер Ковельскис был разъярен, получив от следователя Лациса повестку с вызовом его
С адвокатом было сложнее. Зря Петер с ним откровенничал, тот мог и во зло использовать исповедь своего клиента, который захотел отказаться от дальнейших услуг адвокатской конторы. Да еще вместе с ним помощник сидел — с нейтральным лицом. А кто даст гарантию, что тот ничего не запоминал? Нехорошо, нет, очень плохо все получилось! Вот что значит, напряжение, волнение, да еще и этот страх чертов, будь они все…
Но отказаться он не мог. Надо было ехать на допрос. Каким-то образом, в театре об этом вызове стало известно. И на него смотрели с интересом и уважением, потому что верили: режиссер знает нечто такое, о чем неизвестно никому. Такая вот уверенность… в коллективе. Он же ни в чем не был уверен. Кроме того, что влип в чрезвычайно неприятную историю, за что и винить-то некого, разве что самого себя. И на свою совершенно ненужную самоуверенность…
И еще был у него один маленький пунктик, можно сказать, который его тревожил. Он был связан с Ингой. К сожалению, как понимал теперь Петер, он вовремя не придал особого значения ее мнению о тех событиях, которые произошли в последние дни. И относил все не стоящие серьезного внимания их мелкие разногласия исключительно к личным, сугубо женским, ее качествам. Ну, не может женщина мыслить крупно, масштабно, да этого от нее и не требуется. Достаточно того, что она профессионально ведет себя в постели. А мнение? Кому оно нужно? Оказалось, ошибся. И данную акцию с вызовом его к следователю прокуратуры он посчитал инспирированной ею. Ужасно, конечно, так ошибиться в человеке!
Разумеется, это она, используя ситуацию с их последней размолвкой относительно ее посещения адвокатской конторы, по поводу которого он высказался достаточно резко — и, кстати, зря, — попыталась уязвить его как можно больнее. За что конкретно? Да опять же за его резкость с нею. Может быть, и за его несколько снисходительное к ней отношение, как к любой другой женщине, обязанной доставлять мужчине наслаждение, раз уж у них возникло острое сексуальное влечение друг к другу. А что касается ее вполне вероятных надежд на замужество? Ну, так, в сущности, подобным образом повела бы себя любая женщина, окажись она на месте Инги, то есть в опытных руках мужчины, знающего в любовных делах. И, по правде теперь говоря, примерно так же вела себя в последние дни и Лора, уверенная в том, что час ее торжества близок.
О чем может мечтать любая, мало-мальски способная актриса? О ведущих ролях в театре, о муже — главном режиссере и о его славе, ибо она, в первую очередь, — твоя слава! Но с Лорой, тут же останавливал «бег своей мысли» Петер, у него были иные отношения, нежели с Ингой. Лора была творческим человеком, она могла стать его соавтором и даже его музой! А эта — нет, дальше постели никак не тянула… Хотя, надо отдать ей должное, в своем деле она была большим мастером. А в его возрасте, когда уже немало зависит от партнера, приходится думать и об этой стороне вопроса… Но — жена?! Да никогда! Однако поддерживать в ней такую уверенность было правильным решением: она старалась!.. А теперь, получается, он зависит от ее «мнения»?! Да какое там может быть мнение вообще?! Чушь какая!.. Вот это и надо объяснить следователю, он поймет, как всякий нормальный мужчина, в конце концов… Если он — не полный импотент…
Назначено было к двенадцати. Что ж, Петер и выехал из театра так, чтобы оказаться в прокуратуре ровно в двенадцать, ни минутой раньше. Показать им всем, что его время стоит дорого!..
Идея провести очную ставку между свидетелями, господином Ковельскисом и госпожой Радзиня показалась следователю Лацису разумной. Он уже успел просмотреть протокол показаний Инги Францевны, а также выслушать с большим вниманием устные показания Александра Борисовича. Протокол же этих показаний, оформленный по всем правилам Лазарем Иосифовичем, также лежал на столе перед следователем. Другими словами, тот был основательно «вооружен» против любых «фокусов» режиссера. Работники искусства, знал он прекрасно, люди особой породы, которые часто желаемое охотно выдают за действительное. И он попросил Дорфманиса и Турецкого помочь ему организовать доставку женщины в прокуратуру. С учетом, естественно, объявленной на нее охоты, о чем его поставил в известность адвокат еще накануне. Они успели побеседовать на месте задержания «очередной партии» преступников, рано утром забравшихся к Инге все по той же пресловутой пожарной лестнице — прямо в руки оперативников. Следователь, рассказывал Лазарь Саше, только диву давался, насколько оказались тупы эти уголовники. Он даже высказал со смехом предположение, что, возможно, если снова оставить в квартире засаду, удастся накрыть и всех оставшихся в банде. Дорфманис вспомнил реплику Турецкого, сказавшего еще днем, что сюда обязательно прилетят уголовники, как мухи на сладкое. И добавил следователю, что, с его точки зрения, эта женщина действительно может представить собой лакомый кусок. И не только для бандитов. Посмеялись, конечно, а что было делать? Наверное, поэтому следователь Лацис, которому не исполнилось и сорока лет, так легко согласился и допросить госпожу Радзиню с учетом вновь открывшихся обстоятельств, и даже попробовать уговорить ее на проведение очной ставки с ее недавним любовником. Тут требовалось учитывать, разумеется, и чисто этический момент. Подставлять красивую женщину не надо было, но и сбить наглость и немотивированный гонор с режиссера тоже следовало бы.
Лазарь прекрасно понимал, что лучше, чем Турецкий, никто не сумеет убедить Ингу пойти на помощь следствию. Тем более, после всех грубостей Петера в ее адрес и откровенных угроз со стороны преступников. И Александр Борисович, для видимости поразмыслив, дал согласие поговорить с женщиной, благо следователь готов был немедленно обеспечить его даже транспортным средством, вместе с шофером.
Дорфманис поощрительно подмигнул Саше, демонстрируя уверенность в том, что Инга, конечно, послушается его…
А вот Александр Борисович, сам же и посоветовав провести очную ставку, теперь задумался: стоило ли оставлять Ингу фактически наедине с Петером. Точнее, наедине с его обвинениями, которые посыплются на ее голову, как из мешка. Она ведь может и растеряться. И что тогда подумает о нем, о Саше, который, фактически, как бы подставил ее? Почему-то ее мнение о нем стало для него совсем не безразличным. Вероятно, с ней надо будет поговорить, проработать возможные варианты, вооружить аргументами. Но сделать это в машине с чужим водителем будет очень трудно, на полную откровенность нельзя рассчитывать. Опять же, Инге надо хотя бы ненадолго предоставить свободу действий, чем подчеркнуть ее женскую неотразимость и обаяние, перед которыми сдаются даже самые надежные крепости. Нет, не в том смысле, чтоб уж прямо до полной измены дошло, но, скажем так, хотя бы чуть-чуть, меньше, чем наполовину. Конечно, ей необходима большая уверенность в себе, подорванная откровенным предательством режиссера и… упрямой неуступчивостью Александра Борисовича! От этого никак не уйдешь, а женщины не любят таких поражений и не прощают их мужчинам. Вот как все сложно в этом мире…
А тут еще Ирка! Надо ж обставить дело так, чтобы у нее, вообще, не возникало подозрений. Это когда у Инги все в глазах уже давно написано!..
Спустя короткое время, Александр Борисович понял, что, взвалив на свои плечи ответственность за безопасность женщины, сам оказался в еще большей опасности. К этому факту можно было бы отнестись с изрядной долей юмора, мол, не в первый раз, не из таких ситуаций выходили без особых моральных потерь. Но на этот раз он почувствовал, что если между ним и «девушкой» что-то и произойдет, то исключительно по его собственной вине.