Близко-далеко
Шрифт:
…На следующее утро была выдана последняя порция воды. В тот же день сердечный удар поразил толстяка Крейгера. Избалованный организм бурского помещика, еще раньше подорванный невоздержанной жизнью, сдал. Сыграли свою роль и потрясения иного порядка: Крейгер зверем смотрел на негров и индийцев, его душило бешенство, что он уравнен с ними во всем, что он гнет спину над веслом рядом с черными. Таня сделала все, что в таких случаях предписывает медицина. Однако скоро для нее стало ясно, что в лучшем случае Крейгер протянет еще несколько часов.
Одновременно
За время блужданий по океану походная аптечка Тани почти иссякла – приходилось лечить едва ли не всех пассажиров шлюпки. Когда у Крейгера началась предсмертная агония, к Тане бросился Ванболен:
– Мадам Петрова, Крейгер умирает!.. Впрысните ему камфару! Облегчите последние минуты!..
– Я не могу этого сделать, – вспыхнув, ответила Таня. – Камфары осталось только на один укол… И, если не впрыснуть ее этому мальчику, он умрет. А если впрыснуть, он будет жить.
Ванболен остолбенел.
– То есть как? – воскликнул он. – Вы хотите последнюю дозу камфары отдать черному?!
Бурский полковник Дрентельн и его жена издали какое-то звериное рычание, а мадам Ванболен в бешенстве спросила:
– Значит, вы не хотите поддержать силы умирающего белого человека и христианина? Вы предпочитаете ему грязного черного мальчишку?
– Да-да! – подхватил Драйден. – Ведь речь все-таки идет о белом человеке! Об этом нельзя забывать!
Генерал Блимп, Петерсены, профессор Мандер и другие англичане смотрели на Таню с нескрываемым возмущением.
Таня поднялась. В глазах ее сверкнуло негодование.
– Для меня нет белых и черных, – жестко сказала она. – Для меня есть только люди, которых я лечу по мере своих знаний и возможностей. Крейгера укол не спасет. Он обречен. А этот юноша будет жить! Кстати, господа, он тоже христианин, если для вас это так важно… Свой последний укол камфары я обязана отдать тому, кого он может спасти. Так велит мне долг врача.
«Молодец Танюха!» – с восхищением подумал Степан.
…Голод, мучительный, неутихающий голод уже много дней терзал пассажиров шлюпки № 3. Одна галета в день – что это для взрослого человека? Первые два дня после катастрофы были ужасны: каждому казалось, что внутри у него сидит какой-то хищный зверь, который рвет когтями желудок, печень. Потом боль несколько ослабела, стала более тупой, ноющей. Некоторые впали в состояние длительного изнеможения: не хотелось ни говорить, ни двигаться; хотелось лишь закрыть глаза, лечь и безвольно отдаться течению времени и событий.
Но были и такие, которым все еще хотелось есть, есть, есть. Во что бы то ни стало – есть! Они жадно высматривали, выискивали, чем бы утолить терзавший их голод или хотя бы на время обмануть свой желудок. Они вылавливали из моря моллюсков,
Попытки рыбной ловли ни к чему не привели. На самодельные крючки и снасти рыба не брала. Правда, Мако ухитрился поймать большого тунца, но это была единственная удача.
Так преступное легкомыслие капитана Смита, не обеспечившего спасательные шлюпки аварийным запасом, обрекло людей на медленное голодное умирание.
Ночью подул сильный ветер. По океану пошли большие волны, сверкнули молнии. Лодка снова превратилась в щепку, ныряющую между громадами водяных хребтов. С неба хлынули потоки тропического ливня.
Вода! Вода!
Люди уже второй день не имели во рту ни капли влаги, их распухшие языки с трудом двигались во рту. И вдруг на них обрушились буйные струи чудной, прохладной, живительной воды! Ее было много, сколько угодно! Она текла за ворот, омывала лица, наполняла шлюпку; ее приходилось выплескивать в океан… Запрокинув головы, люди ловили воду открытыми ртами, набирали ее в сосуды, пили, пили… Никто не обращал внимания на то, что шлюпку может вот-вот перевернуть крутой волной. Все, что можно наполнить водой, было использовано, и на шлюпке оказался запас воды больший, чем в момент катастрофы.
Жажда отступила, но зловещий брат ее – голод – подошел вплотную.
На десятый день все получили по последней галете. Мако сбил шестом на лету пять летучих рыб. Их сырыми роздали самым слабым. Мако не взял себе ни одной. Больше пополнения ждать было неоткуда. Всюду, куда ни падал взгляд, шумел океан – безбрежный, могучий, бесстрастный…
Возбуждение, вызванное дождем, скоро улеглось, и людьми снова овладела безнадежность, тупая покорность неизбежной смерти.
Силы оставляли их…
У Дрентельнов умер ребенок, и сами они находились между жизнью и смертью. Ванболен без движения лежал на дне шлюпки; жена его непрерывно беззвучно плакала, вглядываясь в немую даль горизонта. Профессор Мандер бредил какими-то птицами и насекомыми. Сестра Кроули лежала будто в летаргическом сне, и сердце ее почти не билось. Буфетчик Наттинг, индиец Кришна, генерал Блимп и большинство негров впали в состояние тупой дремоты и, изредка просыпаясь, с изумлением смотрели на своих спутников, странно тряся головами.
Степан и Александр Ильич едва держались ценой последнего напряжения воли. Таня всячески старалась не сдаваться, но силы ее явно иссякали. Она походила сейчас на худенького, изможденного мальчика-подростка, перенесшего тяжелый недуг. Давно поблекли ее живые краски, и только голубизна глаз, неправдоподобно больших на осунувшемся лице, еще говорила о жизни.
Мэри была совсем плоха. Она едва могла шевелиться. Зато Таволато обнаружил необыкновенную силу и выдержку. Сравнительно хорошо переносили страдания африканцы Мако и Бамбо, лейтенант Максвелл и механик Шафер. К удивлению Петрова, известную бодрость сохранял и Драйден. Он был, правда, очень слаб, но не терял ни сознания, ни интереса к окружающему.