Близкое – далёкое
Шрифт:
– До референдума постоянно ездил. А теперь даже не знаю что там с этой границей. Люди ездят, но мне как-то стрёмно. И реже мы стали созваниваться что ли.
«Зачем я ей это сказал? Жалость к себе вызвать? А, может, и правда хочется поделиться?», – встревожился Валя.
– Мы как-то с ним на охоту ездили под Одессу.
– Ого, на охоту. Это так по-мужски.
– Охотились на фазанов. Отец учил меня стрелять, правильно целиться, спускать курок. Помню потом звон сильный стоял в ушах. Отдача била в плечо, и плечо побаливало.
В тот день Валю подстёгивал порыв
– Тогда у меня было такое ощущение, не знаю…
– Что ты сопричастен с чем-то.
– Да. Да, как ты сказала – сопричастен.
– С чем-то таким далёким, но родным. Как будто ты когда-то в детстве так же с отцом охотился.
– Да. Это очень точно. Как будто это уже было в детстве. Родное такое.
– А здесь, в Крыму, ты ощущаешь сопричастность с чем-то подобным?
– Наверное, ощущаю. Я не знаю.
– Это очень хорошо, когда с отцом близкие отношения. Я рада за тебя. А мама? Тоже в Одессе?
– Они в разводе давно. Отчим капитан дальнего плавания, он мне квартиру купил, денег даёт, и теперь они с мамой вдвоём живут.
– Вы не общаетесь? Просто ты так это сказал.
– Нет, общаемся. Она-то здесь живёт.
– Капитан дальнего плавания – неслабо. А отец хорошо зарабатывает? У стоматологов должен быть приличный оклад.
– Я никогда не интересовался. Он несколько лет назад дачу вроде бы себе купил.
– Большую?
– Не знаю. Я там никогда не был. Я не люблю такое. Предпочитаю цивилизацию, а не грядки копать.
После свидания с Варварой Валя вернулся домой на радостях. Вся жизнь его, и всё в ней казалось лёгким и простым. Он был воодушевлён встречей, воодушевлён общением с девушкой, которая стремится к чему-то грандиозному. А ночью ему приснился сон – Валя копает на 851-й батарее. Копает долго. Уже с головой в землю ушёл. Вдруг лопата уткнулась во что-то мягкое, и Валя, упав на колени, принялся разгребать землю руками. Из земли открылось позеленевшее лицо – собственного отца раскопал Валя.
Глава пятая
Высоченный забор и ворота, от которых разило запахом железа и смазки встретили Марину неприветливо, будто её и вовсе никто за воротами и забором не ждал. Нажала кнопку звонка, и противный режущий звук задрожал где-то с той стороны.
– Привет, – проговорил вдруг появившийся Лёша. – Ты тоже к Бушуеву?
– Лабы сдать.
– Не знал, что он и у корабелов ведёт ещё.
Никто из них не обрадовался встрече. Злая с самого утра Марина стеснялась своего взлохмаченного вида, а Лёша хотел бы встретить Марину не здесь, а в каком-нибудь другом месте и при других обстоятельствах.
Открылись ворота, и студентов впустила крошечная женщина, закутанная в какие-то тряпки. Ни Марина, ни Лёша потом не могли вспомнить, как выглядело её лицо. Женщина,
– Чего смеёшься? – спросил Лёша.
– У него рубка в огороде.
– Бывает.
Марина зашагала к дому, переполненная дурным настроением. Тупость Лёши выбесила её. Как можно не восхищаться судовой рубкой посреди огорода?
Бушуев встретил студентов, стоя в дверном проёме. Он держался за вмонтированный в косяк поручень. Поручни были вмонтированы во все дверные косяки в доме, и Бушуев на слабых ногах передвигался из комнаты в комнату, хватаясь за эти поручни.
– Видели мою рубку? Товарищи по университету, когда приезжают всегда там ночуют.
Добродушная, с хитрецой улыбка Бушуева и кислый запах еды в прихожей умиротворили Марину. Марина обожала Бушуева. Она называла его Дядька Черномор. На каждой стене в доме Бушуева висели ракушки – огромные, с застывшими тонкими щупальцами, глубокими раковинами и твёрдыми как камень панцирями. Ракушки привозили студенты из дальних странствий.
– Добрый день, Александр Александрович, мы вот пришли учиться. – Проговорил Лёша заискивающе, он ластился к преподавателю.
Фальшь его слов, и грубость, слышимая в этой фальши, покоробили Марину. «Почему он пришёл сюда и так ведёт себя с Бушуевым? Что он позволяет себе?»
Бушуев пригласил сесть за стол, и Марина первая протянула ему лабораторные. Ей хотелось показать Бушуеву, что он нужен своим студентам, не все студенты, такие как Лёша. Бушуев пробежал глазами лабораторные. Не вчитывался. Подмигнул и расписался на титульных листах. Марина надменно взглянула на Лёшу.
– Ну а ты с чем? – спросил Бушуев.
– Вот, вы обещали практику поставить, – Лёша протянул зачётку.
– Обещать, не значить жениться, – Бушуев снова подмигнул Марине. Внимательно изучил оценки в зачётке и молча, сделав строгое лицо, расписался.
– Тогда в рейс мы тебя отправляем?
Лёша кивнул.
– Иди сдавай медкомиссию, и если всё хорошо, можешь собирать вещи.
Сердце Лёши переполнилось здоровой удалью – вот теперь начнётся жизнь! И мускулы налились силой, и плечи непроизвольно расправились, Лёша отныне с Бушуевым наравне, и море ему по колено. Не зря он крутился вокруг преподавателя, выпячивая желание учиться и знать, ходил на каждую консультацию, требовал, чтобы Бушуев объяснил ту или иную тему, помог сделать лабораторную, даже если сам Лёша прекрасно понимал электротехнику или устройство асинхронных двигателей. Он рассылал анкеты в сотни крюингов, несколько раз мотался в Одессу на собеседования, а в Севастополе отбивал пороги крюинговых компаний. Всё впустую. Анкеты терялись, о Лёше забывали. Пугали рассказы о баснословных взятках, которые нужно дать для ухода в рейс. Теперь Лёша ликовал. Он требовал зависти к себе, ведь он добился того, что Валя и Потапыч добиться были не в состоянии.