Близнецы-соперники
Шрифт:
– Смотри только не обсуждай это с мистером Кемпсоном.
– Не беспокойтесь. Я столкнулся с ним как-то в клубе, и он посоветовал мне постричься. Черт, в точности как мой отец.
– Но, я смотрю, ты пропустил их просьбы мимо ушей.
Майкл улыбнулся:
– Мой старик прямо-таки бесится. Но он ничего не может поделать – я лучше всех сдал сессию. Мы заключили сделку.
– Молодец. Пусть он берет с тебя пример.
Рейли-младший засмеялся, нагнулся и поцеловал ее в щеку.
– Ну, вы вне конкуренции! – сказал он, улыбнулся и убежал к подозвавшей его девушке.
«Молодежь
– Простите, миссис Фонтин! – обратилась к ней служанка, на минутку вырвавшаяся из суеты кухни.
– Да, Грейс. Что-нибудь случилось?
– Нет, мэм. Там пришел какой-то джентльмен. Он спрашивает вас или мистера Фонтина.
– Попросите его пройти сюда.
– Он отказался. Это иностранец. Священник. Я подумала, что когда в доме так много гостей, мистер Фонтин…
– Ты правильно подумала, – прервала ее Джейн, поняв сразу, что имеет в виду служанка. Виктору будет неприятно на виду у всех ковылять в дом. – Я выйду к нему.
В прихожей стоял священник.
Его черный костюм был потрепан, а сам он мешковат, худ и устал. И испуган.
Джейн заговорила с ним холодно. Она не могла себя пересилить.
– Я миссис Фонтин.
– Да, вы – синьора, – смущенно ответил священник. В руке он держал большой запечатанный конверт. – Я видел ваши фотографии. Я не хотел вас беспокоить. Перед домом так много автомобилей.
– Что вам угодно?
– Я прибыл из Рима, синьора. Я привез хозяину письмо. Пожалуйста, передайте ему. – И священник протянул конверт.
Эндрю смотрел на брата: тот стоял у бара со своими волосатыми студентами в неизменных джинсах и замшевых куртках. На шее цепочки. Эндрю этого не понять. Обожатели Эдриена, что смотрят ему в рот, – никчемные пустышки. Его, солдата, раздражали не просто их нечесаные космы и дрянная одежонка – это только внешние проявления, – а претензия, сопровождавшая это жалкое выражение нонконформизма. В основном все они просто омерзительные: задиристые, пустые людишки с непричесанными мозгами.
Они с таким апломбом разглагольствуют о «движениях» и «контрдвижениях», словно сами в них участвуют, словно сами имеют какое-то влияние на политику. «Наш мир», «третий мир»… Вот это самое смешное, потому что ни один из них понятия не имеет, как должен вести себя настоящий революционер. У них для этого нет ни мужества, ни выдержки, ни смекалки.
Неудачники, которые только и могут что устраивать мелкие пакости в людных местах, когда на них не обращают внимания. Чокнутые, а он, Бог свидетель, терпеть не может чокнутых. Но Эдриен этого не понимает. Его братец ищет смысл
Эдриен взглянул на него. Эндрю отвернулся. Его брат зануда, и наблюдать, как он проповедует свои дурацкие взгляды этой кучке остолопов, было противно.
Майор не всегда так думал. Десять лет назад он, выпускник Вест-Пойнта, не был обуян столь неукротимой ненавистью к брату. Он в ту пору даже и не думал об Эдриене и его сборище чокнутых, и ненависти в нем не было. При том как команда президента Джонсона действовала в Юго-Восточной Азии, с тем, что говорили эти раскольники, даже можно было согласиться. «Убирайтесь!»
Другими словами: «Сотрите Вьетнам с лица земли. Или убирайтесь из Вьетнама!»
Он неоднократно объяснял свою позицию. Чокнутым. Эдриену. Но никто из них не хотел разговаривать с солдатом. «Солдатик» – вот как они его называли. И «боеголовка». Или «военщина». Или «чертов боевик».
Но дело было не в этих прозвищах. Прошедшие через Вест-Пойнт и Сайгон могли пропустить их мимо ушей. Дело было в их безмозглости. Они не просто затыкали людям рот – они их намеренно дразнили, злили и в конце концов просто сбивали с толку. Вот в чем заключалась их безмозглость. Даже тех, кто им симпатизировал, они заставляли переходить в оппозицию.
Семь лет назад в Сан-Франциско Эндрю попытался открыть Эдриену на это глаза, попытался доказать ему, что то, чем он занимается, глупо и неправильно – и весьма опасно для его брата, кадрового военного.
За два с половиной года до того он вернулся из дельты Меконга с прекрасными характеристиками. Его взвод имел на своем счету самое большое количество убитых. Он сам был дважды награжден и проходил с нашивками старшего лейтенанта всего месяц: ему присвоили звание капитана. В вооруженных силах он был редким экземпляром: молодой талантливый стратег, выходец из богатейшей и влиятельнейшей семьи. Он стремительно взбирался по служебной лестнице к верхней ступеньке, которой заслуживал по праву. Его вернули на родину для нового назначения, что на языке Пентагона означало: «Это наш человек. Надо за ним приглядеть. Богатый материал для будущей вакансии в Комитете начальников штабов. Еще два-три боевых задания – где-нибудь в неопасных районах на непродолжительный срок – и военный колледж».
Пентагон никогда не отказывался увенчать лаврами такого, как он, особенно если это были заслуженные лавры. Армии требовались молодые офицеры из богатых кланов, чтобы укрепить ими военную элиту.
Однако, как бы его ни ценили в Пентагоне, когда он прилетел из Вьетнама в Калифорнию семь лет назад, в аэропорту его встретили ребята из военной разведки. Они привезли его к себе в контору и дали почитать газету двухмесячной давности.
На второй странице он увидел репортаж о мятежах в Сан-Франциско. К репортажу были подверстаны фотографии участников мятежа. На одной была изображена группа штатских с лозунгами в поддержку восставших призывников. Одно из лиц было обведено красным карандашом.