Блокада. Книга 3
Шрифт:
Метроном стучал размеренно-спокойно. И это обстоятельство заставляло Валицкого еще сильнее верить в то, что Вера обязательно придет, поскольку во время воздушного налета или артиллерийского обстрела движение по улицам прекращалось.
Пытаясь отвлечься от мыслей о Вере, Валицкий снова принялся читать. Злые, остроумно-парадоксальные рассуждения сатаны на какое-то время поглотили его внимание, однако с первым же ударом часов он отодвинул книгу.
Часы пробили восемь раз.
«Это еще ничего не значит! — успокаивал себя Валицкий. — Только бы
В пятнадцать минут девятого Федор Васильевич начал сомневаться в том, что Вера сегодня придет, а в половине девятого уже окончательно понял, что ждет напрасно.
«Да почему, собственно, я был так уверен, что Вера придет именно сегодня? — спросил он себя. — Разве она обещала? Это все мои наивные расчеты. Она может прийти в любой другой день…»
«А может быть, не придет вовсе? — с тревогой подумал Федор Васильевич. — Ведь просто нелепо предполагать, что я значу для нее столько же, сколько она для меня. Если рассуждать трезво, то ничто не связывает ее со мной. Анатолий? Но она может переписываться с ним самостоятельно. Чувство жалости к одинокому старику? Смешно верить, что это чувство может занимать какое-то место в душе Веры, почти круглые сутки поглощенной работой в госпитале. Что ей до меня, зачем я ей — старый, чужой человек?!» — с горечью спросил себя Федор Васильевич.
И в эту минуту раздался резкий звонок.
«Пришла, все-таки пришла!» — торжествующе подумал Валицкий, вскочил, рывком отодвинув кресло, и трусцой побежал в прихожую.
Не зажигая света, нащупал рубчатое колесико старинного английского замка, повернул его, распахнул дверь.
На лестничной площадке тоже было темно: в последнее время, экономя электроэнергию, свет по вечерам — тусклую синюю лампочку — включали только внизу, в подъезде. Поэтому Валицкий не сразу разглядел человека, стоящего на пороге.
Это была не Вера, а какой-то военный.
«От Толи?» — мелькнула радостная и вместе с тем тревожная мысль.
Военный спросил:
— Простите… Это квартира товарища Валицкого?
Голос его показался Валицкому странно знакомым.
— Да, да, — поспешно ответил Федор Васильевич. — Извините, я сейчас зажгу свет.
Он привычно нащупал на стене прихожей выключатель и повернул его.
В дверях стоял человек среднего роста, в сером военном плаще и фуражке. Первое, что бросилось Валицкому в глаза, были зеленые ромбы в петлицах плаща. За время пребывания на фронте Федор Васильевич усвоил знаки различия и сейчас понял, что перед ним дивизионный комиссар.
— Не узнаёте? — спросил военный. — А ведь мы встречались. Моя фамилия Васнецов.
«Боже мой, какая нелепость, какой я дурак! — смятенно думал Валицкий. — Ну конечно же это Васнецов, как же я не узнал его сразу?!»
— Извините, — смущенно проговорил Федор Васильевич, — это столь неожиданно… Прошу вас, товарищ Васнецов. Входите, пожалуйста, входите!
Он был ошарашен тем, что к нему домой вдруг пришел секретарь горкома партии, член Военного совета фронта! Почему? Зачем?
Васнецов снял фуражку.
— Прошу извинить за вторжение.
— О чем вы! Я так рад… Пожалуйста, раздевайтесь, снимите ваш плащ… — растерянно говорил Валицкий.
Он и впрямь был вне себя от радости: перед ним стоял человек из того мира, от которого он, Валицкий, был отторгнут и в который рвался всем своим существом, — человек из гущи военных событий…
Васнецов снял плащ и теперь выглядел так, как тогда, когда Валицкий видел его вместе с Ворошиловым в дивизии народного ополчения, — в гимнастерке с ромбами в петлицах, с красной комиссарской звездой на рукаве.
— Прошу вас ко мне в кабинет, прошу, товарищ дивизионный комиссар… Сергей… Сергей Афанасьевич, если мне не изменяет память?.. Садитесь вот сюда, садитесь, пожалуйста… Это все так… так неожиданно!.. Разрешите предложить вам чаю… Правда, я сейчас живу один, и у меня…
— Нет, нет, Федор Васильевич, благодарю вас, — остановил его Васнецов. — У меня, к сожалению, очень мало времени. У вас не работает телефон…
— Да, да, представьте себе!.. — воскликнул Валицкий. — Вчера мне неожиданно позвонили с телефонной станции и…
— Я знаю. К сожалению, мы вынуждены были отключить все частные телефоны. Не хватает линий связи для военных нужд.
— Разумеется, конечно, я понимаю, — торопливо сказал Валицкий, подумав, что Васнецов может истолковать его слова как претензию. — Но из-за этого вам, как я понимаю, пришлось побеспокоиться…
— Ну, какое тут беспокойство, — заметил Васнецов. — Я заехал по делу. К тому же был рядом, в штабе, на Дворцовой площади. Прошу вас, Федор Васильевич, сядьте, а то неудобно — я сижу, а вы…
— Да, да, конечно, с удовольствием… — пробормотал Валицкий, опускаясь в кресло напротив, и по выработанной десятилетиями привычке машинально произнес: — Чем могу служить?
На какую-то долю секунды на лице Васнецова промелькнула улыбка. Но уже в следующее мгновение оно стало прежним: сосредоточенно-усталым.
— Во-первых, — сказал Васнецов, — я должен извиниться, что не ответил на ваше письмо об ополчении. Единственным моим оправданием, кроме очень большой занятости, может служить то, что вас наверняка не удовлетворил бы никакой ответ, кроме положительного.
— Именно на такой ответ я и рассчитывал! — прервал его Валицкий.
— Положительного ответа мы вам дать не могли.
— Простите, но…
— Не горячитесь, пожалуйста, я не хотел вас обидеть. С точки зрения субъективной, вы поступили как настоящий советский человек, патриот. Но с точки зрения военной и, я бы сказал, государственной, оставлять вас в ополчении было неправильно и нецелесообразно.
— Я категорически не согласен! — воскликнул Валицкий.
— Вот видите, — улыбнулся Васнецов, — вы не согласны даже теперь, когда мы беседуем. Следовательно, убедить вас письменно у меня не было никаких шансов. Однако я приехал к вам не для того, чтобы продолжать спорить. Есть дело, Федор Васильевич…