Блокада. Книга 4
Шрифт:
В масштабах Российской Федерации этой работой руководил нарком торговли республики Павлов.
Когда Микоян сказал ему по телефону: «Приезжайте», Павлов решил, что дело, по которому его вызывают, связано именно с введением карточной системы. Он вызвал помощника, велел ему быстро собрать необходимые материалы и через тридцать минут был уже в Кремле, в приемной Микояна.
Встретив там наркома торговли СССР Любимова, Павлов на всякий случай спросил его о причине вызова, но тот лишь пожал плечами.
Увидев входящих наркомов, Микоян встал, взял
— Вот. Читайте.
Это была шифровка Попкова.
Любимов взял листок и, держа его так, чтобы одновременно мог читать и Павлов, быстро пробежал глазами короткие строки.
— Ваше мнение? — отрывисто спросил Микоян.
Несколько секунд длилось молчание.
— Странно… — произнес наконец Любимов. — По нашим расчетам, продовольствия в Ленинграде должно быть несколько больше.
Он вопросительно посмотрел на Павлова. Тот согласно кивнул.
— Да? Вы оба так считаете? — настойчиво переспросил Микоян, и по голосу его чувствовалось, что он не просто интересуется мнением наркомов, но очень, очень хочет, чтобы они оказались правы.
— Я, Анастас Иванович, — сказал Павлов, — тоже уверен, что продовольствия в Ленинграде больше, чем утверждает Попков. У меня нет при себе материалов, я полагал, что речь пойдет о…
— Срочно подготовьте все данные, — прервал его Микоян. — Ставка обеспокоена продовольственным положением Ленинграда. — И добавил: — Не исключено, что одному из вас придется выехать туда.
— Мы готовы! — решительно ответил Любимов.
— Направьте меня, товарищ Микоян! — быстро проговорил Павлов. — Товарищу Любимову покидать Москву сейчас нельзя.
— Почему? — внимательно посмотрел на него Микоян.
— Анастас Иванович, в стране вводится карточная система… Я убежден, что союзный нарком торговли в такое время должен быть на месте! — ответил Павлов, игнорируя обращенный на него сердито-недоуменный взгляд Любимова.
Любимов начал было возражать, но Микоян остановил его:
— Хорошо. Этот вопрос мы решим. Поезжайте оба к себе и ждите звонка.
И без предупреждения Микояна Любимов и Павлов направились бы из Кремля в свои наркоматы. В коридор они вышли все вместе. Микоян повернул налево. Любимов и Павлов смотрели ему вслед до тех пор, пока он не открыл дверь, за которой, как они оба знали, находилась приемная Сталина.
Если и в мирное время из-за привычки Сталина работать до глубокой ночи ответственные работники партийного и государственного аппарата обычно не покидали своих кабинетов раньше двух-трех часов ночи, то теперь, во время войны, находясь на казарменном положении, они проводили в них фактически круглые сутки, используя для короткого отдыха диваны или раскладушки.
Приехав к себе, Павлов распорядился срочно подготовить имеющиеся в наркомате данные о наличии продовольствия в Ленинграде и занялся очередными делами, то есть вызывал людей, звонил по ВЧ в областные центры и по «вертушке» в Моссовет и в облисполком. И ему звонили — из других наркоматов, из МК партии…
В те дни тяга на фронт была всеобщей. Рапорты о направлении в действующую армию подавали все: подростки и старики, не подлежащие призыву по возрасту, руководители учреждений, рабочие и специалисты, находившиеся на броне, «белобилетники», вообще снятые с воинского учета, курсанты военных училищ, бойцы и командиры резервных частей — все требовали отправить их на фронт… К этому времени Ленинград уже стал фронтом: на его улицах рвались вражеские снаряды. Естественно, что тридцатишестилетний нарком считал для себя делом чести работать там, в Ленинграде.
Микоян позвонил в три часа утра:
— Приезжайте.
В приемной никого, кроме сидевшего за столом секретаря, не было.
— А Любимов тоже вызван? — спросил Павлов, стараясь понять, как решен вопрос, кто из них едет. Может быть, его вызвали только для того, чтобы передать часть дел Любимова?
— Любимов? — переспросил секретарь. — А что, разве он должен…
— Нет, нет, — прервал его Павлов. И уже более спокойно спросил: — Анастас Иванович у себя?
— Да. Проводит совещание.
— Ждать?
— Нет, заходите. Анастас Иванович сказал, как прибудете — сразу заходить.
Микоян сидел во главе длинного стола, по обе стороны которого расположились люди — гражданские и военные.
Рядом с Микояном Павлов увидел Малышева, заместителя Председателя Совнаркома, ведавшего вопросами оборонной промышленности. Незнакомый Павлову генерал, держа в руках блокнот, что-то докладывал.
Микоян наклонился к Малышеву, сказал ему несколько слов шепотом, встал и, попросив замолчавшего генерала продолжать, кивком головы пригласил Павлова в дальний конец кабинета.
— Решено, что поедете вы, — сказал он тихо.
— Когда? — тщетно пытаясь унять волнение, спросил Павлов.
— Завтра.
— Я привез имеющиеся у нас данные о запасах продовольствия в Ленинграде.
— Не надо. Мы хотим верить не бумагам, а глазам. Разберетесь на месте и немедленно доложите, как в действительности обстоит дело. И в дальнейшем поможете ленинградцам в вопросах продовольствия. Передайте товарищу Жданову сердечный привет. И…
Микоян обернулся, убедился в том, что заседание идет своим чередом, и продолжал уже совсем тихо:
— …скажи, — он перешел на «ты», — что все мы озабочены положением под Ленинградом и товарищ Сталин принимает необходимые меры к деблокаде города. Ясно?
Павлов не стал задавать никаких вопросов. Не потому, что у него их не было, а потому, что последняя фраза Микояна в эти минуты заслонила, вытеснила из его сознания все остальное.
Несмотря на то что война шла уже третий месяц и было очевидно, что пока не врагу, а нам приходится отступать, тем не менее слова «Сталин принимает необходимые меры» произвели на Павлова магически-ободряющее действие.