Блокада. Книга 4
Шрифт:
Но нет. Из черной фибровой тарелки слышался лишь стук метронома. Только стук метронома…
9
Приближалось утро, когда Федюнинский вспомнил, что не спал уже почти двое суток. С тех пор как началась операция по деблокаде Ленинграда, он не ложился ни на минуту.
Все шло не так, как того хотелось Федюнинскому, Воронову, Жданову, всему Военному совету фронта.
Шестнадцатого октября противник неожиданно перешел в наступление в направлении Тихвина, опередив на три дня запланированную Ставкой операцию по прорыву
Теперь расчет Воронова и Федюнинского сводился к тому, что, прежде чем немцы сумеют развить наступление на Тихвин, войска 54-й армии с одной стороны и Невская оперативная группа — с другой мощными встречными ударами быстро пробьют коридор и соединятся.
Однако единственное, чего удалось добиться к исходу двадцать первого октября, — это несколько потеснить противника и ценой больших потерь как на переправе, так и на самом «Невском пятачке» немного расширить еще в сентябре отвоеванный у врага плацдарм.
Взглянув на часы и увидев, что стрелки приближаются к половине пятого, Федюнинский решил перейти из кабинета в маленькую, примыкавшую к нему комнату, где стояла койка. Надо было прилечь хотя бы на час. Но в эту минуту раздался звонок аппарата ВЧ.
Сняв трубку и назвав себя, Федюнинский услышал знакомый голос заместителя начальника Генштаба Василевского.
— Здравствуйте, товарищ Федюнинский. А товарищ Жданов на месте?
— Андрей Александрович пошел отдохнуть к себе на квартиру, — ответил Федюнинский. — Прикажете разбудить?
— Не надо. Доведите до сведения Жданова и Васнецова и учтите сами, что товарищ Сталин выражает крайнее недовольство медлительностью действий вашего фронта. Он приказал передать, что вы, видимо, не отдаете себе отчета в исключительной опасности, складывающейся к юго-востоку от Ленинграда…
Обычно сдержанный, Василевский на этот раз говорил резко, подчеркивая каждое слово. В голосе его, казалось, отдаленно звучат чисто сталинские интонации.
— Товарищ генерал, — начал было Федюнинский, но Василевский властно прервал его:
— Подождите. Я еще не кончил. Мне приказано передать, что если вы немедленно не прорвете фронт противника и не соединитесь с пятьдесят четвертой, то в конце концов попадете в плен к немцам.
Василевский сделал паузу и уже несколько по-иному, более участливо, как бы подчеркивая этим, что ранее сказанные им слова принадлежат не ему лично, однако с нескрываемой тревогой в голосе спросил:
— Что происходит у вас на фронте, Иван Иванович? Почему медлите?
— Александр Михайлович, — машинально вытирая пот со лба, ответил Федюнинский, — нам всем больно слышать упрек товарища Сталина. Я прошу заверить его, что наши бойцы и командиры не жалеют сил и собственной крови, чтобы выполнить директиву Ставки. Мы прочно удерживаем плацдарм на левом берегу, но не в силах расширить его, потому что не хватает плавсредств для переброски артиллерии и танков. Наша пехота находится в отчаянном положении, под непрерывным обстрелом противника с земли и с воздуха. Нам не хватает…
Федюнинский старался говорить сдержанно. Он должен был убедить не одного лишь Василевского, но и Сталина, по чьему поручению тот произнес эти только что прозвучавшие в телефонной трубке
— Иван Иванович, — сказал Василевский, — не надо перечислять, чего вам не хватает. Мы знаем это сами. Но неужели вы не понимаете, что Ставка не в состоянии сейчас помочь вам ни войсками, ни техникой?.. Тем не менее Ставка решила послать в пятьдесят четвертую пополнение в десять тысяч штыков. А вам, в Ленинград, мы не можем дать ничего.
— Товарищ Сталин приказал передать, — снова заговорил Василевский отчужденно и категорично, — что если будете действовать такими же темпами, то сорвете все дело. У меня все.
И Василевский повесил трубку.
Некоторое время Федюнинский сидел неподвижно. Потом сделал резкое движение всем телом, точно пытаясь сбросить с себя внезапно охватившее его оцепенение, нажал кнопку звонка и сказал появившемуся порученцу:
— Королева ко мне! И пусть захватит последние оперативные данные из Невской группы.
Порученец появился через минуту и доложил:
— Полковник Королев на узле связи, товарищ командующий. Ведет переговоры с пятьдесят четвертой.
— Передайте, чтобы явился немедленно, как закончит. Генерал Воронов у себя?
— Никак нет, выехал в войска.
— Доложите, как только вернется.
Когда порученец, сделав уставный поворот, вышел, осторожно, но плотно притворив за собой дверь, Федюнинский потянулся было к телефону, связывавшему его кабинет с квартирой Жданова, однако рука застыла в воздухе, так и не прикоснувшись к трубке.
«Зачем? — подумал он, опуская руку. — Только для того, чтобы передать выслушанное? — На мгновение перед его главами встало лицо Жданова — отечное от бессонных ночей, серо-землистого цвета… — Нет, пусть отдохнет хотя бы еще час».
Федюнинский с горечью представил себе, как утром слово в слово повторит Жданову неумолимо жесткие слова Сталина, переданные Василевским.
Итак, необходимо принять срочные меры… Но какие?.. Все, что нужно и можно было предпринять для успеха задуманной операции, сделано в минувшие дни. Военный совет пошел на риск, сосредоточив в районе Невской Дубровки максимум войск, оголив до предела другие участки фронта. 54-я армия тоже сосредоточила на Синявинском направлении более семидесяти процентов своих сил. Никогда еще боевой дух войск не был так высок, как в эти дни. Мысль о том, что им предстоит освободить Ленинград, разорвать петлю блокады, безраздельно владела бойцами, рвущимися сейчас навстречу друг другу…
И тем не менее нехватка сил, исключительные трудности, связанные с переброской войск и техники на левый берег Невы, и — самое главное — начавшееся наступление немцев по ту сторону блокадного кольца и нависающая в связи с этим угроза тылу 54-й армии спутали все карты. И хотя противник активизировал свои действия относительно далеко от границ Ленинградского фронта и оборону там держали подчинявшиеся непосредственно Ставке 4-я и 52-я армии, тем не менее Федюнинский понимал, что успех немецкого наступления может иметь для Ленинграда далеко идущие последствия.