Блокада. Книга 5

Чаковский Александр Борисович

— Куда мы едем, Вальтер? — нетерпеливо спросил Данвиц.

— В «Вольфшанце», разумеется! Ведь ты же сам сказал, что получил вызов.

— Да, но я до сих пор не знаю, кто именно меня вызывает! Телеграмма была подписана Шмундтом… Как ты назвал место, куда мы едем? «Вольфшанце»? Это деревня или город?

— Данвиц! Ты совсем отстал от жизни. «Вольфшанце» не город и не деревня. Так фюреру было угодно назвать свою ставку.

— Значит, мы едем к фюреру? — обрадовался Данвиц.

— Мне приказано встретить тебя и доставить в «Вольфшанце», — сдержанно ответил Деттман. — Об остальном

узнаешь на месте.

— Вальтер, не томи! — умоляюще произнес Данвиц. — Кстати, в каком качестве ты состоишь сейчас?

— В «Вольфшанце» у фюрера нет специальной приемной, подобной той, которая тебе хорошо известна. Мы живем здесь как на биваке. Нечто среднее между монастырем и казармами.

— Ты не сказал о себе. Что делаешь здесь ты?

— Я? — переспросил Деттман. — Ну, как бы тебе это объяснить?.. Словом, я один из тех, кто представляет в ставке ведомство рейхсфюрера СС.

— Гиммлера?

— В Германии один рейхсфюрер СС.

— Подожди, я не совсем понимаю… Почему же в таком случае именно тебе поручили встретить меня?

— Потому, очевидно, что для доставки своего письма фюреру ты избрал каналы именно моего ведомства.

— Понимаю, — кивнул Данвиц. — Значит, мое письмо побывало на Принцальбрехтштрассе. Но достигло ли оно в конце концов фюрера? Короче говоря, Вальтер, не можешь ли ты сообщить мне какие-нибудь подробности, связанные с этим письмом?

— Кое-что могу. Тебя хочет видеть рейхсфюрер СС.

Это было для Данвица новой загадкой. Его хочет видеть Гиммлер. Но зачем? Почему?

…Гиммлера Данвиц знал, будучи еще мальчишкой. Он был другом отца и частым гостем в их доме. Тогда этого человека не называли рейхсфюрером СС. Он назывался проще — одним из соратников Гитлера, который уже стал признанным вождем национал-социалистской партии. Только вождем партии, властителем дум некоторой части немцев, но не всемогущим властителем Германии. Президентское кресло занимал тогда Гинденбург, а премьер-министром был не то Брюнинг, не то уже фон Папен.

К Гинденбургу в семье Данвица относились с холодным уважением, к премьер-министрам — с нескрываемым презрением. Гитлер же почитался здесь за божество. Отец Арнима, почтовый служащий, вступил в нацистскую партию задолго до баварского путча, и жизнь его делилась на две части. Первая, связанная со службой, была бледна и неинтересна. Жизнь подлинная начиналась лишь после отправления нудных служебных обязанностей. Если отец не шел на свои партийные собрания куда-нибудь в пивную, то его партийные товарищи к вечеру заполняли дом Данвицев. Они поносили здесь правительство, обрушивали проклятия на головы коммунистов, социал-демократов и евреев, кричали «Хайль Гитлер!», устремляя руки к портрету фюрера, красовавшемуся на пустой стене в центре столовой; никакой другой портрет или картина не считались достойными соседствовать с изображением вождя.

При появлении Гиммлера отец порой уединялся с ним в своем крошечном кабинете, не всегда заботясь при этом, чтобы поплотнее была прикрыта дверь в смежную комнату, где маленький Арним готовил уроки. Прилежный школьник невольно отвлекался от своих занятий, прислушивался к разговору в кабинете отца. Чаще всего это был разговор о демонстрациях штурмовиков,

об удавшемся или неудавшемся срыве рабочей забастовки, подготовленной коммунистами, о предстоящих выборах канцлера. Случалось, что собеседники касались предметов совсем туманных, совсем таинственных и потому особенно волновавших воображение Арнима. В этих случаях говорил преимущественно Гиммлер. Негромким, высоким голосом рассуждал он о сверхлюдях и пигмеях, о борьбе льда с огнем, о необходимости массового истребления низших рас, о каких-то гигантах, живущих где-то в отрогах Гималайских гор, об «озарениях», которые нисходят на фюрера, о великом философе Гансе Хёрбигере, который сметет все лженауки, возникшие на прогнившем фундаменте эллинизма, христианства и иудаизма.

Почти ничего из услышанного Арним не понимал. Но именно эта непонятность, таинственность, так контрастирующая со скучной, размеренной реальной жизнью, и очаровывала его.

Иногда Гиммлер удостаивал мальчонку особым вниманием. Он сажал его в угол дивана, сам садился в другой угол и, глядя оттуда глазами гипнотизера, лихорадочно мерцавшими за стеклышками пенсне, тихим и ровным голосом рассказывал страшные сказки о новой эре огня и крови, в которой предстоит жить Арниму и к которой он должен готовить себя уже сейчас…

Когда отец умер, Гиммлер перестал посещать их дом. Лишь много лет спустя, уже в качестве адъютанта фюрера, Данвицу довелось, и притом не раз, встречаться с Гиммлером. Но это были мимолетные встречи. Впрочем, одну из них, надолго определившую судьбу Данвица, нельзя назвать мимолетной.

Она состоялась в середине августа тридцать девятого года, перед тем как Гиммлер лично рекомендовал Гальдеру участников операции в Глейвице…

«…Значит, — размышлял Данвиц, сидя в машине рядом с Деттманом, — мое предположение оказалось правильным: Грюнвальд передал письмо шефу гестапо. Но что сделал с письмом Гиммлер?»

Ответа на этот вопрос все еще не было, и Данвиц, ища его, принялся за Деттмана опять. На этот раз осторожно, будто ступал по тонкому льду:

— Ты сказал, что представляешь ведомство рейхсфюрера СС в ставке. Стало быть, рейхсфюрер находится не в ставке?

— Постоянно — нет. Его резиденция на старом месте, в Берлине. Но в «Вольфшанце» он наведывается регулярно.

«Так, — отметил про себя Данвиц, — это уже кое-что. Если бы я интересовал только Гиммлера, он вызвал бы меня в Берлин. А мне приказали явиться в ставку. И телеграмму подписал Шмундт. Значит, беседой с Гиммлером дело не ограничится. В ставку я так или иначе попаду. Но… где она, эта ставка?» — внезапно подумал Данвиц и стал пристально смотреть в окно.

Машина мчалась по асфальтированной лесной просеке, казавшейся бесконечной. По обе стороны ее сосны образовали почти сплошные медноствольные стены, накрытые сверху зеленой крышей.

— Нам долго ехать? — спросил Данвиц.

— Порядочно, — ответил Деттман и посмотрел на часы. — Однако мы успеем вовремя. А пока ты мог бы мне рассказать о положении на фронте.

— Ты же, наверное, тоже читал мое письмо фюреру?

Деттман отрицательно покачал головой:

— Нет.

— Я там достаточно ясно описал положение. По крайней мере на моем участке фронта.