Блокада. Книга 5
Шрифт:
Расчет и тут оправдался. Данвиц принадлежал к той категории людей, к которым Гитлер не только испытывал полное доверие, но и питал глубокие личные симпатии. Это были люди без рода и племени, не отягощенные именитой родословной и какими-либо традициями, люди без прошлого, обязанные всем, чего они достигли в жизни, только фюреру и национал-социалистской партии.
Лишь в окружении таких людей Гитлер чувствовал себя по-настоящему уверенно и спокойно — в их преданности он не сомневался никогда.
Прочитав письмо Данвица, Гитлер мгновенно пришел в раж, стал кричать, что если бы он располагал хоть полусотней таких офицеров — молодых, сильных и беспредельно преданных национал-социализму, —
Это входило и в намерения Гиммлера. Для него Данвиц был, понятно, только пешкой в большой кровавой игре. Но ведь лишняя пешка иногда влияет на исход шахматной партии!..
В тот самый день, когда вызванный командир полка должен был прибыть в «Вольфшанце», Гиммлер получил текстуальную запись магнитофонной ленты разговора этого Данвица с неким полковником Эрнстом Крюгером, пользующимся особым расположением Браухича. Как явствовало из сопроводительного сообщения сотрудника гестапо, разговор был подслушан в бильярдной офицерского казино в Пскове и, судя по тому, что магнитофонная лента не зафиксировала других голосов, велся один на один.
Данвиц в ходе этой беседы ограничивался главным образом вопросами, говорил больше Крюгер. И то, что он говорил, настораживало. Гиммлер не сомневался, что этот Крюгер отражает настроения самого Браухича.
Текстуальная копия подслушанного диалога, конечно, хуже самой магнитной ленты, которая уже была выслана Гиммлеру, но еще не получена. Печатный текст не способен передать все интонации голосов собеседников. Однако и без того высказывания Крюгера не оставляли сомнений, что этот самоуверенный полковник заражен пораженческими настроениями, склонен к критиканству и явно прощупывал Данвица, стремился вызвать его на весьма сомнительные откровения. А для чего?
Крюгер сам по себе не интересовал Гиммлера. Полковник мог исчезнуть по первому мановению его руки. Но рейхсфюрера СС очень интересовал и Браухич, и его начальник штаба Гальдер, и Лееб. О старых их связях и совместных прегрешениях Гиммлер не забывал ни на минуту. И не мог он упустить хотя бы тончайшую ниточку, которую давал в его руки разговор адъютанта Браухича с Данвицем. Куда приведет эта ниточка и способна ли она вообще привести куда-нибудь, Гиммлер пока не знал и все-таки держался за нее цепко.
Он решил лично встретиться с Данвицем. Тем более что тот в подслушанном разговоре вел себя безупречно, хотя для дела, может быть, было бы лучше, если бы он дал повод Крюгеру раскрыться до конца.
Дальний прицел Гиммлера слегка сбило опередившее приезд Данвица телеграфное донесение фон Лееба о взятии Тихвина. Казалось бы, любой военный успех на фронте должен был радовать рейхсфюрера: в конечном итоге его судьба, как и судьба самого Гитлера, всецело зависела от исхода войны с Советским Союзом. Но рейхсфюрер СС запутался в самим же им сотканной паутине интриг. Он жил в мире, где удачи и неудачи расценивались по особому счету. Любое поражение на фронте, если оно давало возможность Гиммлеру убедить фюрера в неблагонадежности того или иного генерала, рассматривалось им как удача, любая победа, если она способствовала чьему-либо возвышению, воспринималась как личное поражение. Ему нужны были факты — подлинные или вымышленные, но правдоподобные, свидетельствующие о саботаже генералов, о скрытом их сопротивлении воле Гитлера.
Разумеется, принцип «чем хуже, тем лучше» распространялся до определенного предела.
В данном случае фактический успех группы армий «Север» мог отсрочить упорно подготовлявшуюся Гиммлером уже в течение двух месяцев расправу над фон Леебом.
Используя патологические приступы страха, которые периодически охватывали Гитлера, и зная, что в национал-социалистском государстве нет проступка, который при желании нельзя было бы квалифицировать как измену, Гиммлер уже теперь мог упрятать в Дахау не только фон Лееба, но и еще несколько высокопоставленных военных и гражданских лиц. Но он не спешил. Изменник в арестантской одежде, лишенный всех связей с внешним миром, сразу обесценивается. «Золотым фондом» рейхсфюрера СС были изменники, носящие генеральские погоны, или штатские, сидящие в министерских креслах, то есть изменники, временно пребывающие на свободе и не догадывающиеся, что за каждым их шагом следят сквозь круглые стекла пенсне маленькие, слегка прищуренные глаза Гиммлера. Им, этим сегодняшним генералам и высокопоставленным чиновникам, а завтрашним арестантам, предстояло наговорить еще больше опасных слов, обрасти новыми связями с тем, чтобы увлечь вместе с собой за колючую проволоку или прямо в могилу как можно больше потенциальных своих сообщников.
Гиммлер искренне ненавидел людей, которым готовил забвение или могилу. Он был убежден, что лучше самого господа бога знает, кому следует жить, а кому пора переселиться в иной мир, успешнее любого генерала способен командовать войсками, более, чем Геринг, достоин быть преемником фюрера и уж конечно хитрее, изощреннее, чем Геббельс, может вести пропаганду.
Действиями Гиммлера руководили не только холодный расчет, но и неудовлетворенная страсть честолюбца…
Было четыре часа дня, когда Данвиц вошел в небольшую, по-казенному обставленную комнату. Перешагнув порог и сделав два строевых шага, он непроизвольно остановился: ему показалось, что в комнате никого нет. Кресло за письменным столом у противоположной стены пустовало. Настольная лампа под абажуром освещала лишь часть письменного стола. Все остальное тонуло в полумраке — дневной свет почти не проникал сюда через единственное узкое оконце. Данвиц в недоумении переминался с ноги на ногу посредине комнаты, соображая, ждать ли ему появления Гиммлера или выйти пока, как вдруг услышал за спиной высокий голос:
— С прибытием, оберст-лейтенант! Хайль Гитлер!
Данвиц вздрогнул от неожиданности. Совсем не по-уставному повернулся на этот голос и только теперь увидел, что за его спиной, в левом углу комнаты, в деревянном кресле сидит, вытянув и скрестив ноги, рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер.
Одно упоминание имени этого человека у многих вызывало дрожь в коленях. Данвиц в былые времена далеко не всегда мог объяснить себе причины такой встревоженности. По его глубокому убеждению, чувство страха перед Гиммлером должны были испытывать только враги рейха — явные или скрытые. Сам же Данвиц относился к рейхсфюреру с восхищением. Он с юности готовил себя к тому, чтобы огнем и мечом утверждать господство Германии над миром и жестоко карать ее врагов. Гиммлер в его представлении олицетворял безопасность фюрера и всего рейха. Данвицу всегда казалось, что этот в общем-то невзрачный человек наделен особым даром проникать в тайные замыслы врагов и умеет вовремя уничтожать их железной рукой.