Блокада. Запах смерти
Шрифт:
– Шайка? – Нецецкий позеленел от злости. – Ты так свою семью называешь, тех, кто тебя с улицы привел, дал крышу над головой, кормил-поил?
– И в постельку укладывал, – зло передразнила его Софья.
– От нас не уходят, детка, – пугающе спокойно произнес Дед и встал.
– Можете не бояться, я про ваши делишки никому не проговорюсь, – постаралась предугадать его опасения Софья.
– А я и не боюсь, – все так же спокойно обронил пожилой вор, задумавшись на секунду, словно принимал важное решение. Потом посмотрел на девушку и неприятно ухмыльнулся: – Пока я не
Нецецкий нарочито медленно направился к выходу. У двери еще раз посмотрел на Софью. Девушка нарочито отвела глаза, показывая, что ее решение окончательное.
Когда створка захлопнулась, от пережитого нервного напряжения сползла по стенке на пол. И в тот же момент в дверь опять постучали. «Неужели Ванечка?» – мелькнула в голове радостная мысль. Но на пороге стоял Федуля.
– Софа, дай попить, в горле пересохло. Да шевелись, а то Дед ждать не любит.
«Когда же все это закончится?» – устало подумала Софья, поднимаясь на ноги и шагая к раковине, чтобы налить воды для Федули.
После отъезда отца Сергия с семьей отец Амвросий, в силу своего пожилого возраста и скудного питания, стал быстрее уставать и уже с трудом справлялся с церковными службами. Как деклассированный элемент, он не мог получить даже иждивенческую карточку, а редкие подношения прихожан становились все скромнее. Да и самих прихожан становилось все меньше, потому что артиллерийский обстрел противника уже достиг окраин Волковой деревни и приезжать на службу стало небезопасно. За два последних дня только баба Фрося принесла батюшке чугунок с грибным супом, который голодный священник растягивал как можно дольше, боясь остаться совсем без пищи. Батюшка с надеждой поглядывал на огород, разработанный еще женой отца Сергия, на трех сотках которого были посажены картошка, свекла, капуста и другие нехитрые овощи. После утренней службы батюшка сходил на окраину кладбища, где находился его собственный огород, и, к своему ужасу, обнаружил, что половина урожая картофеля кем-то выкопана. Священник впал в уныние, но вспомнил слова Николки: «Господь своей кровью и телом призывает к терпению. Радуйтесь, ибо вы стали к Нему ближе», – и успокоился.
В последнее время, принимая исповедь прихожан, батюшка обнаружил, как на фоне голода черствеют души верующих. В первую очередь люди каялись в краже продовольствия на работе, объясняя это необходимостью кормить семью, в последнее время чаще звучало покаяние в воровстве еды у своих близких. Амвросий знал, что сказать кающимся, как поддержать их, внушить надежду и наставить на путь правильный. Но исповедь, которую он услышал сегодня утром, окончательно лишила его физических сил. Даже вспомнился лейтенант госбезопасности, который вызвал его на допрос незадолго до открытия церкви.
Молодой человек с голубыми петлицами и с такими же голубыми глазами, увидев входящего в кабинет священника с узелком, сразу попытался его расположить к доверительной беседе.
– Это вы явно поторопились, гражданин Веселовский, – красноречиво кивнул он на узелок, – никто не собирается применять к вам мер социальной защиты.
Несмотря на обращение к нему как к простому мирянину, отец Амвросий понял, что беседа будет очень сложная.
– Вы, как нам стало известно, отремонтировали часовню на сельском кладбище? – проницательно глянул на священника молодой чекист, и батюшка подумал, что часовня будет закрыта, так и не начав службу. – Но ведь у вас нет разрешения, – ледяным голосом произнес лейтенант.
– Да, – кивнул Амвросий, уже не сомневаясь в закрытии церквушки.
– Вы, наверное, решили, что мы вас вызвали для того, чтобы закрыть церквушку? – Лейтенант словно прочитал его мысли.
– Думаю, теперь закроете, – вздохнул батюшка.
– А разве для этого нужно вызывать? – хитро прищурился гэбист. – Проще было бы приехать на «воронке» и загрузить всю секту во время отправления вредного для государства религиозного культа.
Священник с трудом сдержался, чтобы не возразить офицеру по поводу «вредности религиозного культа».
– Так вот, принято решение не закрывать часовню, если вы докажете свою лояльность Советской власти.
– Да-да, – обрадовался священник. – Что я должен сделать?
– Вы, батюшка, – сотрудник безопасности впервые назвал его таким образом, – должны всего-навсего сообщить в органы, если во время исповеди вам станет известно о преступлении против государства. В противном случае у меня есть указание на ваш арест за организацию религиозной секты, направленной на подрыв Советской власти.
– Я согласен, – кивнул отец Амвросий, в памяти которого всплыли слова знакомого священника: «Этой власти служить нельзя, но притвориться не грех ради служения Господу».
На несколько месяцев батюшка забыл о своем обещании, твердо зная, что тайну исповеди не выдаст даже под пыткой. А сейчас вспомнил и растерялся. Ведь последняя исповедь была такой неожиданной.
Церковь уже опустела, когда к нему подошел мужчина старше средних лет, крепкого телосложения, с крупными загорелыми кистями рук. В руках у него был туго набитый желтый кожаный портфель.
– Прими исповедь, батюшка. – Мужчина огляделся по сторонам, явно не желая, чтобы в церкви оказался свидетель их разговора.
– Поведай о грехах своих, облегчи душу, – привычно подбодрил его священник.
– Душегуб я, – выдавил наконец из себя мужчина.
– Кого же ты лишил жизни? – с внутренним ужасом, но внешне оставаясь спокойным, спросил отец Амвросий.
– А ты, батюшка, не стучишь легавым? – с некоторой угрозой в голосе задал вопрос кающийся грешник.
– Если хочешь каяться, то кайся, не хочешь – уходи, – нахмурился священник.
– Ну ладно, верю тебе, у тебя вид располагающий, – пошел на попятный мужчина. – Я, кстати, тут тебе принес за работу… – Он открыл портфель, в котором священник увидел хлеб и банки с тушенкой. – Надеюсь, за такие балясины ты мне отпустишь грешки, а то последнее время сплю плохо.
– Я не торгую отпущением грехов, – с трудом сдержал себя Амвросий, чтобы не выгнать неприятного посетителя.
– В общем, завалил я трех человек. Двоих-то по делу, пустые людишки, а вот последнюю девку жалко.