Блокадный дневник Лены Мухиной
Шрифт:
– А то, моя барышня дорогая, разлюбезная, в моем самом зеркальце показано.
– Да врешь ты все, – сказал кто-то. – Зеркало-то у тебя самое обыкновенное.
– Коли было обыкновенное, так через то другой разговор пошел, – сказала она, гневно сверкнув глазами, а потом, сразу же слащаво улыбаясь, продолжала.
Но я ее спросила: «А скажи мне, пожалуйста, если твое зеркало необыкновенное, как зовут моего короля?» Она посмотрела на меня как-то обиженно и злобно.
– Да, да, вот это интересно, – подхватили окружающие.
– Володя, – буркнула она и с необыкновенным жаром снова запела: – И будет
Так нагадала мне цыганка. А через 1 1/2 часа я действительно неожиданно увидела Вовку. И единственно через него дорога в Ленинград была для меня счастливой.
Какие интересные случайности бывают в жизни.
2-го сентября
«Враг у ворот Ленинграда. В непосредственной близости от Ленинграда сражаются мужественные воины Красной армии..!!» Так сказала диктор по радио.
Я спала, но говорят, что этой ночью ясней, чем раньше, была слышна артиллерийская канонада.
С сегодняшнего дня уменьшена норма на карточки. Теперь мы получаем только 1 кг хлеба в день[36].
Сейчас прошла по улице. Заходила в магазины. Как уныло и пусто везде. В Росконде[37], где всегда все было дорого, но зато имелось в изобилии, теперь прилавки пусты: ни одного пирожного, ни торта. Все окна магазинов заколочены досками. Проехали два грузовика. Первый с прицепом, на нем исковерканное туловище истребителя без винта, с поломанным хвостовым оперением, покрыто брезентом. А на другом грузовике везут отдельно крылья, тоже поломанные, с красными звездами. И так печально на душе стало.
Мне воочию приходится переживать то, что до сих пор я знала по радио, по книгам, по рассказам родных. Но сейчас еще что, сейчас не звенят стены от канонады, не зияют пробоины в стенах.
4-ого сентября
Давно уже не было тревоги, но вчера в четверть восьмого вновь завыла сирена. В. Т. длилась ровно 1 час. Ночью в половине второго была вторая В. Т.
Сегодня утром В. Т. продолжалась полтора часа.
Она только недавно кончилась, но стрельба из орудий не кончается. Стреляют еще ближе. Уже воздух сотрясает стекла. Хорошо, что я вчера заклеила их марлей. Что ждет впереди?!
5-ого сентября
Сегодня к 8-ми часам вечера сразу после воздушной тревоги, которая продолжалась три четверти часа, я пошла к Тамаре и пробыла у нее до полдесятого. Мы мало разговаривали, так как слушали патефон. Вот мы слушаем с ней патефон, вдруг слышим в коридоре взволнованные голоса. Ольга Антоновна вышла узнать, в чем дело. Вскоре она вернулась и сообщила нам: «На углу Предтеченской и Глазовской артиллерийский снаряд ударил в трехэтажное здание, крыша осталась цела, а из третьего и второго этажа вырваны начисто две квартиры». Мы с Тамарой не поверили. Пока своими глазами не увидим, не поверим. Кроме того, говорили, что сегодня же где-то недалеко от Фонтанки на улицу упало несколько бомб. Есть жертвы[38].
Еще только третьего дня по радио говорили, что благодаря нашим славным сталинским соколам на Ленинград еще не сброшено ни одной бомбы. В Ленинграде не разрушен ни один дом. В Ленинграде нет ни одной жертвы.
И
6-ого сентября
Сегодня целый день время от времени раздавались одиночные выстрелы. Сегодня я пошла к Люсе. Как у ней скучно. Она ни о чем первая не заговаривает. То ли дело Тамара. Правда, когда я Тамару мало знала, она тоже казалась мне скучной, малоразговорчивой. Но теперь, когда мы так сблизились, мы болтаем все время, не выискивая специально темы для разговора. Но Люсю я знаю хорошо. Просто она по натуре такая. Нет, Тамара, вот кто настоящий друг. Когда вчера вечером мы подошли с ней к моему дому, я ей откровенно призналась:
– Тамарочка, когда мы с тобой опять встретимся. Ведь ты у меня единственная.
– И ты у меня тоже единственная.
– Ну как же, а Надя, а Лева?
– Ну, Надю я совсем не вижу, а Лева – это так только. Я ему совсем и не нужна. Он теперь занимается в своем техникуме.
– Ты давно его не видела?
– Да, с 31-ого. Я теперь ни за что первая не буду напрашиваться. А то потом еще раскаиваться придется.
Тамара засмеялась.
– Не правда ли, как глупо так говорить, – сказала она. – Знаешь, – продолжала она, – может быть, я ему совсем и не нужна. Может, он только из-за вежливости говорит мне каждый раз перед моим уходом, чтобы я опять приходила.
– Да нет, Тамара. Просто он хорошо к тебе относится и ему приятно, когда ты к нему приходишь.
– Да нет. Просто ему было скучно. А теперь он занимается, ему не скучно. Вот уже сколько времени прошло, а он не звонит мне. Конечно, придти ко. мне он не придет, но позвонить он мог бы, если [бы] захотел. Значит, не хочет.
– Ну что ты, Тамара!
– Что ты, что ты. Когда он захотел, позвонил мне. Попросил придти. Мы тогда с ним в кино пошли.
– Ну, так он тебе звонил. Так в чем же дело?
– Звонил. А только когда. Когда я приехала.
– Ну, так у тебя хоть это. А у меня и этого нет. Тамара не обратила особого внимания на эти слова.
А в них я заключила многое. Вот у Тамары есть настоящий товарищ. Товарищ, так как он захотел увидеть Тамару, он ей позвонил, он ее позвал.
У меня есть тоже так называемый «товарищ». Но какой он мне товарищ, если он даже забыл о моем существовании. Мы так давно не виделись, и его это даже не беспокоит. Такие люди не называются товарищами. У него нет телефона, хорошо, он мог бы передать записку мне через Тамару. Пригласить меня к себе или самому придти. А зачем он так просто удерживает за собой звание «товарища».