Блокпост
Шрифт:
– Да и черт с ним, – беспечно отмахнулся Иван. – Короче, как стемнеет, ждем, рубим первого, кто зайдет в палату, – если будут двое, рубим двоих…
– Если будет трое – троих, и так до роты, – язвительно продолжил Андрей. – Ловкий ты парень – что и говорить. Только ведь против фактов не попрешь, мой юный друг. Если увязать деятельность Пульмана и твоего «дяди» со всеми исчезновениями, проще сразу застрелиться. Стреляться не из чего – стало быть, повеситься. Вот на этих простынях.
– С какими еще исчезновениями? – снова насторожился Иван. – Я что-то не знаю?
– Ты многого не знаешь, – хмыкнул Андрей. – Зато
– Похоже, у вас в области любят вертеть дыры в черепах, – съехидничал Иван. – И как это влияет на наш план?
– Допустим, нам удастся отсюда вырваться – в чем я сильно сомневаюсь, – рассуждал Андрей. – Постараемся удрать за пределы области – это тоже та еще авантюра. Ну, хорошо – удрали. Приперлись, даже, допустим, в столицу. И пошли в компетентные органы.
– Лучше в ФСБ, – вставил Иван. – По-моему, это по их части. И какого-нибудь честного депутата найти – обязательно! Без депутата – никак.
– Договорились, – согласился Андрей. – Пошли мы в ФСБ, нашли честного депутата, все рассказали. Нам поверили и не посчитали, что мы с тобой безнадежные больные… А дальше через свои каналы эти ребята полезли проверять клинику в целом и Пульмана с Бабиновым в частности. Но ведь в областном масштабе все каналы – дырявые, и в прямом и в переносном смысле. Как только с ними возникнет контакт сверху, мы с тобой приплыли – это я тебе как старший товарищ гарантирую. Поверь мне, я ведь занимаюсь оперативной работой не первый год, и точно так же, как и ты, хочу свалить отсюда. Какой мне смысл сочинять?
Веришь?
Иван поразмышлял и сник, не найдя, что возразить. Сыщик был прав – шансы на успех в данном мероприятии практически отсутствовали. И хотя вздорный характер спецназовца не позволял мириться с очевидными фактами, он переживал молча, поскольку разумных доводов против аргументов соседа в настоящий момент не было. А было налицо лишь негодование и скорбь по поводу не правильного и несправедливого мироустройства. Надежда, эта извечная утешительница страждущих, уплывала куда-то налево, судорожно ловя ртом воздух и вяло шевеля дряблыми ногами. Однако по мере того как капитан все более мрачнел и хмурился, его сосед, зацепившись за какую-то мысль, сосредоточенно соображал. И вскоре удовлетворенно крякнул и похлопал себя по коленке, привлекая внимание товарища по несчастью:
– Мысль есть.
– Взять заложников и объявиться? – немедленно отреагировал Иван. – Не получается – думал уже. Многих факторов не хватает.
– Да, это сильно. – Андрей сочувственно поморщился. – Это круто!
Это от дырки в черепе – не иначе… Но мысль другая. Надо оставить памятку.
– Какую еще памятку? Для беспамятных? – Уязвленный Иван попытался ехидно скаламбурить.
– Ага – точно. Ты не кипи – послушай. Памятку для самих себя – то есть для Андрея и Ивана со стерилизованной памятью. Страховку на случай, если шаман оказался не прав. Не понял? Нужно описать, что с нами произошло в этих стенах. Так описать, чтобы потом, прочитав, можно было поверить… Спрятать послание и вынести с собой на волю. Мысль понятна?
– Чем писать?
– Ты, кроме «Муму» и строевого устава, читал что-нибудь вообще?
Ну, из художественной литературы? – вкрадчиво поинтересовался Андрей. – Романы исторические, например? Вот-вот, вижу, в твоих не исковерканных борьбой мысли глазах появляется нездоровый проблеск. Уже лучше, уже лучше… Ну чем же писать голым узникам, лишенным всего на свете? Кровью, естественно! Найди здесь какую-нибудь острую штуковину, – хотя бы торчащую шляпку гвоздя, – порежься и хоть обпишись с ног до головы в свое удовольствие. Правда, есть опасность инфицировать ранку – ну да ничего, придется рискнуть. Кто не рискует, тот ходит зомби. Мысль ясна?
– На чем писать? – повторился Иван. – У нас, кроме бинтов на черепах, ничего нет.
– Вот на них, родимых, и писать. – Андрей прикрыл глаза. – Сейчас, естественно, не стоит – в любой момент могут впереться…
– Перевязка, – с сомнением буркнул Иван. – Черт знает, сколько нас здесь продержат. Наверняка будут перевязывать. И – на хер все твои памятки, в мусорное ведро.
– Палата прохладная, бинты свежие, – не сдавался детектив. – Мы не потеем, не дергаемся – лежим себе. Суток трое точно не будут перевязывать – это же не повязка на руке. Есть вполне реальная надежда, что нас отсюда выкинут в течение этих трех суток и оставят под врачебным надзором дома. Закодированные мы не опасны – сам понимаешь. И вообще – чего это я тебя уговариваю? Не хочешь – лежи себе и просто так жди. А памятка – хоть мизерный, но шанс.
– Можно попробовать, – согласился Иван. – Если день перележим, ночью вряд ли будут беспокоить – они же не совсем треснутые. Наверно, ночью отдыхают где-нибудь. Давай текст сочинять.
– Я сейчас тебя научу, как симулировать бессознательное состояние, – оживился Андрей. – Как-никак, несостоявшийся медик. Если до конца дня удачно притворимся, что не пришли в себя, ночью все у нас получится. Во дворе фонари, шторку отодвинем – света будет вполне достаточно. А сочинять – всегда успеется…
Не прошло и получаса, как палату посетил Бабинов в сопровождении каких-то врачей – судя по разговору, не причастных к его опытам. Речь шла о черепно-мозговых травмах, о буйнопомешанных, которые без должного контроля так и норовят, паразиты, свернуть себе шею или размозжить голову. Вот, пожалуйста, – наглядный пример. Убедившись, что пациенты так и не пришли в себя, их оставили в покое.
В оставшееся время дня друзья по несчастью успели выспаться.
Проснулись они почти одновременно, с наступлением сумерек, при этом оба чувствовали себя значительно лучше, чем утром. Немного поболтали, не покидая кроватей, – берегли силы.
Когда на Приютное опустились сиреневые сумерки и во дворе клиники зажглись галогеновые фонари, дверь в палату бесшумно растворилась. Узники замерли, вполглаза наблюдая за вошедшим. Это был один из стандартных пульмановских «шкафов» – высоченный, с выдающейся антропометрией и мертвыми глазами. Впрочем, рассмотреть в темноте выражение глаз не представлялось возможным – зомби выдавало поведение. Заперев дверь на ключ, он положил его в карман брюк, уселся на табурет возле двери и застыл, как истукан, совершенно не шевелясь, глядя в пространство перед собой. В общем, обосновался надолго.