Блокпост
Шрифт:
– Я не есть солдат, – пробормотал гость по-русски. – Я ученый.
Самолет – катастрофа. Я – не есть враг. Вы мне – помогать. Я вам – хорошо платить.
Бородачи снова переглянулись и как-то странно улыбнулись разом, обнажив великолепные зубы. Себастьян напрягся. Кроме родного, он довольно сносно владел английским и русским языками – далее его лингвистические способности не распространялись. Как объясниться с незнакомцами, которые, судя по всему, кроме горского наречия, ничего более не понимают?
– Нам высе равно, кито ты, – заговорил вдруг один из бородачей, ужасно коверкая русский:
– Ты – гост. Сыпи, атдихай. Зыдэс я хазаин – Советы нэт. Ми тэбэ никому не отдат…
Себастьян поправлялся медленно. Почти
За это время Себастьян, обладавший выраженной склонностью к постижению тайн чуждой речи, научился понимать язык горцев и произносить нехитрые фразы, необходимые в общении. Мужчины целыми днями спали, играли в кости и ели – с питанием проблем не было. Иногда они на несколько дней отлучались и возвращались обратно, пригоняя украденных в долине овец. Из их разговоров Себастьян понял, что родственный клан Мушаевых – отец, мать и четверо сыновей, – скрывается от властей и поэтому ведет уединенный образ жизни. Впрочем, четвертый сын ни от кого не скрывался – он сучил ножками в плетеной из прутьев люльке и жизнерадостно пускал пузыри. Ему были абсолютно безразличны проблемы взрослых – даже на свое имя и будущее предназначение он никак не реагировал:
«Саид – ты настоящий джигит! Смотри, отец кладет тебе в люльку кинжал – расти мужчиной!» Холодная сталь колола нежные ручки ребенка, он недовольно кряхтел, но не орал – действительно, мужчина… Еще Себастьян узнал, что на многие десятки километров вокруг нет ни единой живой души – высокогорная пустыня была надежным укрытием для горских изгоев.
Хозяева ни о чем не спрашивали больного гостя. Один раз сказал – кто такой, – этого вполне достаточно. Как-то раз глава семьи принес двенадцатикратный бинокль и отдал его Себастьяну, сообщив, что обнаружил его неподалеку от места падения самолета. Затем спросил разрешения взять из обломков самолета какие-то железяки для домашней надобности. Себастьян страшно напрягся, сказал, что дарит самолет хозяевам – но не весь, а то, что рассыпалось по склону. Остов, вмерзший в снег, трогать не надо – заминировано.
Что такое заминировано? Граната – знаешь? Да. Вот – очень много гранат в одном месте, а проводок от них торчит так, что любой может зацепиться и взорваться.
Как только он поправится, сразу же разминирует остов, и можно будет забирать…
Мушаев-старший долго и внимательно смотрел на немца, затем хитро улыбнулся и сказал по-горски:
– Ты – настоящий волк. – Вопросов он больше не задавал – гордость не позволила. И бинокль никто из горцев себе не взял – у них и без того было прекрасное зрение, не нуждающееся в услугах каких-то глупых стекол…
Как только Себастьян окреп и убедился, что кости благополучно срослись, он отблагодарил хозяев по полной мерке. В одну ненастную ночь он зарезал всех обитателей пещеры – и женщину тоже, – оставив в живых лишь ребенка. Ребенок ничего не понимал, а потому не представлял опасности. Поступил так Себастьян вовсе не потому, что был изощренным садистом или патологическим убийцей. Просто он искренне любил своего дядю, заменившего ему отца, и свято почитал его волю.
– Если со мной что-нибудь случится, уничтожь эти бумаги, сынок, – так сказал дядя с полгода назад, в один из тихих вечеров, когда они с племянником коротали время за кружкой пива у камина. – Уничтожь все, что так или иначе связано с этим проектом… Ты понимаешь? Сантиментам здесь не место.
Потому что это страшное оружие, и если оно попадет в руки проходимцев – последствия будут ужасающими…
Будучи правой рукой Вольфгаузена, молодой диверсант прекрасно знал, о чем идет речь. Семья абреков
Поднявшись в пещеру, Себастьян немного отдохнул и с первыми лучами солнца отправился к месту падения самолета. Оказавшись на вершине горы, он понял, что не в состоянии исполнить последнюю волю Вольфгаузена. Вершина была девственно чиста и пустынна – пока горцы его выхаживали, природа сделала свое дело. Остов самолета был похоронен под толстенным слоем слежавшегося снега, плотного, как лед. Накануне Себастьян затратил титанические усилия, выдалбливая в этом снегу четыре небольших отверстия, чтобы похоронить горцев. Диверсант мгновенно просчитал намечавшийся объем работы и понял, что труд будет вечным: он в гордом одиночестве будет с утра до вечера орудовать киркой, пытаясь добраться до остова самолета, а ночами ветер забросает отрытую траншею пригоршнями снега, и вечно сырые кудлатые тучи напитают этот снег влагой, и к утру он превратится в лед… Что ж – есть другой способ выполнить последнюю волю дяди. С большим миром юного диверсанта ничего не связывает – единственный родной человек, который любил его и берег от превратностей судьбы, погиб. Все просто – нужно остаться в этой пещере и охранять место катастрофы от посторонних. Он молод и здоров, имеет хорошие навыки обитания в любых условиях и умеет профессионально убивать. Пока он жив – никто не сможет добраться до дядиного смертоносного проекта…
***Голова слегка побаливала. Общее состояние оставляло желать лучшего – донимал зуд бритого черепа под изрядно надоевшей повязкой. Солнце палило с бездонного июньского неба, испепеляя неполитую зелень, плавило мысли…
– Чтоб я сдох, блин… Может, не ждать, пока приедут – снять повязку, в задницу – и всех делов? Пиздрон, блин, недоделанный… – вяло ругался Иван, сидя на крыльце «дядиной» дачи и лениво жмурясь на солнце. – Спецназ, блин… Духи не ухайдакали, так сам приложился! Неделя из отпуска вон!
У-у-у, блин…
Он отчетливо помнил, как упал с крыльца, не успел сгруппироваться и ударился об оградку клумбы. Что было потом, Иван, как ни старался, припомнить не мог – вплоть до того момента, когда пришел в сознание и обнаружил, что лежит на диване в холле «дядиной» дачи. Это было вчера. Судя по всему, травма достаточно серьезная – почти неделю он провалялся без памяти. «Дядя» хотел положить его в стационар, сказал, что последствия могут быть самые непредсказуемые – вплоть до полной амнезии. Но Иван на дух не переносил больничные учреждения и отказался категорически. Лучше потерять память, чем валяться в душной палате и слушать жалобы заезженных судьбой пациентов, которые (пациенты, естественно, а не жалобы!) ко всему прочему воняют потом и носками.