Блондинка в Праге
Шрифт:
Поэтому я хорошо понимала, в какой непролазной тьме сейчас блуждает душа Зарницкого, как же ему плохо. Когда мы двинулись к месту захоронения мопса, я преданно семенила рядом и заглядывала в лицо Его Превосходительству – но вовсе не из желания подлизаться. Просто сейчас у меня тоже разрывалось сердце. Наверное, Зарницкий ощутил, насколько искренне моё участие…
Потом он показал мне квартиру. Апартаменты площадью в четыреста или пятьсот квадратных метров занимали два этажа здания. Я выбилась из сил, цокая каблуками вслед за хозяином этой одиночной камеры. Да, Зарницкий тут жил один! Если не считать
Я полагала, что товарищ безвылазно сидит в Москве и держит руку на пульсе страны. А он постоянно тусуется на авеню Фош. Впрочем, учитывая московские пробки, наверное, проще долететь на персональном самолёте до Парижа, чем добраться на машине до подмосковной резиденции.
– Дочь с семьёй живёт в двух шагах отсюда, в Пасси, – объяснил Зарницкий.
Да, я видела на фотографиях его дочь – изысканную молодую леди, сильно нерусского зятя (француз? испанец?) и двух очаровательных внучек. Кудрявые и кареглазые малютки гарцевали на гнедых скакунах.
– О, а я и не думала, что у вас уже внучки!
– Правда? – усмехнулся Зарницкий. – Нужно тщательнее собирать информацию о шефе.
– Бросьте, Анатолий Александрович! Не всех людей можно пробить через «Гугл». И вы из их числа.
– У вас было достаточно времени. Сколько мы с вами работаем?
– Э-э… Где-то два года.
– Нет. Вы, Лена, впервые вышли на меня в феврале прошлого года. Значит, мы сотрудничаем ровно полтора года. Я-то за это время собрал о вас целую коллекцию фактов, вплоть до графика критических дней.
Я вспыхнула. Вот он всегда так: тихий, милый, а потом – бац! – и выкатил раскалённый чугунный шар.
– Мы в неравных условиях. У вас штат разведчиков. И потом, наверное, я интересую вас гораздо больше, чем вы меня, раз вы так пристально роетесь в моей подноготной, – огрызнулась я.
Весёлые огоньки сверкнули в глазах Зарницкого. Его всегда бодрило моё тщательно дозированное хамство.
– Почему вы не позвонили раньше? Вы давно в Праге? И что вы там делаете? Рекламируете «Кардиостимэкс» чехам?
– Вы не поверите, Анатолий Александрович, но я просто отдыхаю. На полную катушку! Осматриваю достопримечательности, хожу в музеи и рестораны.
(И занимаюсь сексом!)
– Вы как-то изменились.
– Я теперь блондинка.
– Э-э… Я не о том. Конечно, я заметил, что вы сменили имидж. Ваш новый образ мне нравится. Вы стали менее колючей, Елена. Всегда боялся ободрать шкуру о ваши шипы.
– Да, и я только сегодня поняла, что вы гораздо более ранимы, чем кажетесь…
Сказав это, сразу испугалась: не перегнула ли палку? С ним нельзя фамильярничать… А вдруг он пожалеет о том, что сегодня предстал предо мной «весь в слезах и губной помаде»? И, пожалев, сотрёт с лица земли?
Общение с Зарницким похоже на сосредоточенное путешествие по минному полю. Будешь милой – быстро наскучишь и отправишься в утиль. Будешь зубастой – недолго и по носу получить.
…Пожилая дама в скромном платье накрывала стол в одной из гостиных. Я разбежалась знакомиться, жать ручки, обмениваться метеорологическими наблюдениями. Но выяснилось, что это всего лишь горничная. Хозяин дома перекинулся с ней парой фраз на французском, как какой-нибудь граф из романа Льва Толстого.
Я опустилась в кресло,
Но сегодня – нет. Сегодня у нас всё иначе…
– Елена, хочу сделать вам комплимент. Вы выглядите потрясающе. И я впервые вижу вас в открытом платье, а не в костюме.
Гостеприимный хозяин всё больше и больше терял черты небожителя и превращался в обычного мужчину. Вот, он уже делает мне комплименты. Куда нас это заведёт? На скользкую и опасную тропинку флирта?
Я утащила кусочек сыра с сырной тарелки. Выбрала не самый ядрёный, тот, что с синей плесенью, его ещё можно есть. А для остальных сортов я недостаточно хорошо натренирована, не доросла пока. Зарницкий же, не моргнув глазом, зажевал самый тухлый кусман. Конечно, офранцузился тут у себя в Париже…
Я подумала о французах – насколько их представление о хорошей жизни отличается от нашего! Им достаточно бокала вина, сигареты и компании друга, и они будут пять часов сидеть за столиком в кафе и наслаждаться встречей. А нам потребуются горы еды и алкогольные реки, иначе общение не заладится. У французов самые длинные отпуска, выходные, праздники. Бесконечными забастовками они завоевали себе право на отдых. Зачем надрываться на работе, считают они, всё равно самые драгоценные вещи в мире не покупаются за деньги. Квартира на авеню Фош ничего не стоит, если в ней не стучит когтями по паркету маленький седой мопс.
Но я сейчас здесь, прилетела сломя голову к Зарницкому по первому его зову – потому что не умею, как французы, высекать искру наслаждения даже из кусочка плесневелого сыра. Не умею довольствоваться малым, не могу остановиться на достигнутом. Мне нужны деньги, огромные деньги, а для этого надо и дальше продвигать наш с Игорем проект…
После второй чашки чая поделилась с Зарницким опасениями насчёт Саввы Рооса.
– У нас в областном руководстве есть один чиновник. Все эти годы он пристально контролировал развитие нашего бизнеса. А теперь, видимо, решил прибрать фирму к рукам. Что делать, Анатолий Александрович?
– Как звать?
– Савва Андреевич Роос.
– А-а… Знаю.
– Мне даже страшно, Анатолий Александрович.
– Да, хотел бы я взглянуть на мужика, нагнавшего на вас страху. Вы хитрите, Елена. Подозреваю, вы уничтожите любого, кто попытается покуситься на плоды вашего труда.
– Но у него огромные полномочия!
– Надеюсь, не больше, чем у меня? – усмехнулся Зарницкий.
– О, что вы! – улыбнулась я, давая понять, что блистательная шутка оценена по достоинству.
Смешно даже сравнивать. Савва Роос на фоне Его Превосходительства – жалкий пигмей, песчинка. Будет знать, козёл, на кого зубы скалить!