Блондинки начинают и выигрывают
Шрифт:
— Из Сыктывкара, — ляпнул он наобум, возможно слабо представляя себе месторасположение этого славного города.
— Ну и как там погода у вас в Сыктывкаре?
— Ничего… — осторожно заметил он. — То все дождило, а потом вроде похолодало.
— А… А лето какое у вас было? Жаркое?
— Да как обычно… — осторожничал он.
— А говорят, у вас в июле снег шел?
— Да? — испугался он. — Ага, шел, кажется…
Помолчали. Кеша все еще надеялся, что я вновь закажу для него коньяку, но в мои планы не входило накачивать его сим благородным напитком под завязку.
— Ну
— Да когда как… Первый день было ничего, а потом — хреново. Но на жрачку и косушку всегда зашибить можно. Легко! Народец, конечно, разный попадается. Один мужик целую сотню два дня назад отвалил. А вчера к одной тачке подхожу, а из окна на меня дуло наставили. Еле ноги унес, даже ковылять забыл.
— А как тебе удается так правдоподобно изображать больного? — Это был косвенный комплимент, и собеседник тут же купился на него, расплывшись в щербатой улыбке.
— Эта… Талант у меня, все говорят. Ну, хромать — это легко, это каждый может. А так, как я могу… Гляди!
Он хитро огляделся по сторонам — не наблюдает ли кто. Внезапно его заплывшая физиономия совершенно преобразилась: глаза постепенно остекленели, зажглись тусклым бессмысленным огнем, челюсть задрожала, съехала на сторону, голова мелко затряслась, из угла рта выкатилась струйка слюны и, протянувшись прозрачной ниткой, совершенно натурально капнула на скатерть.
— Ну ты даешь! — искренне восхитился я. — И впрямь талант.
Я кивнул официанту, и тот мигом доставил на столик еще одну рюмку. Кеша убрал жуткую гримасу со своего лица и с достоинством выпил.
— Ага, — признал он грустно, — таланта у меня навалом, только денег ни хрена… Ну, конечно, на кусок хлеба я себе всегда заработаю, только и нормально пожить охота, как человек…
Я посмотрел на часы и решительно произнес, доставая из кармана деньги за обед:
— Вот что, Кеша, ты мне понравился. Пожалуй, я могу тебе помочь. Многого не обещаю, да ведь тебе многого и не надо, верно?
Тень беспокойства вновь затуманила лицо побирушки. Он опять засомневался, не стану ли я его домогаться, не предложу ли ему чего-нибудь криминального или скабрезного. Его смущал и вид кожаного бумажника с обилием кредитных карт, и та легкость, с которой я бросил на скатерть крупную купюру.
— Ты где обитаешь? — спросил я, с удовольствием наблюдая за игрой мелких мыслишек на его лице.
Вот сейчас он думает, как было бы славно затащить этого жирного бобра (то есть меня) в темное место и пощупать там… Бумажник толстый, надолго хватит… Купить билет и рвануть из Москвы… Куда-нибудь… Хоть в Сыктывкар, что ли… А там ищи-свищи… А другая мыслишка тут же подло возразила: а как его обработать, если кругом белый день и народу немерено. А вдруг у этого гладкого борова пистолет во внутреннем кармане? С него станется…
— Вот визитка… Позвони мне… пожалуй, в среду. Попробую что-нибудь придумать.
Попрошайка осторожно сжал в красном кулаке плотный прямоугольник, нервно сглотнул слюну. Он, конечно, не собирается мне звонить. И работа ему совершенно не нужна. Максимум, на что он рассчитывает, — это на еще один обед и дармовую выпивку. Или надеется выпросить рублей сто на поправку здоровья, но ведь буржуй может и не дать. И еще он немного волнуется, опасаясь неожиданной подлости с моей стороны, однако очень уж соблазнительной кажется ему мысль насчет поживы. Еще надеется на какой-то безумный шанс, на чудовищную в своей слепоте удачу.
А я надеюсь на него.
Брешь в сиятельной обороне генерального директора удалось обнаружить всего пару месяцев назад. Это произошло совершенно случайно.
Мы как раз отрабатывали сделку с продажей нескольких сотен тысяч кубов чего-то лесного кому-то зарубежному. За давностью времени точно не помню, откуда и куда направлялся товар. Не то через пустыню Сахара в Коми-Пермяцкий округ, не то через Южную Антарктиду в Архангельский лесхоз.
Я день и ночь корпел над документами, несколько раз срывался в командировки, сутками висел на телефоне. Вскоре все было готово, титанический труд подходил к концу, и я уже предвкушал кругленькие премиальные, которые осядут в моем кармане, когда сделка наконец состоится.
Однажды вечером я одиноко торчал в своем кабинете (ждал звонка с крайнего юга от клиента, чтобы немедленно перезвонить заинтересованной стороне на север), расслабленно бултыхаясь при этом в феерических мечтах.
От сделки мне положено полпроцента. Если речь идет о четырехстах тысячах, то полпроцента это… это…
Я не успел сообразить, сколько именно получится. В коридоре послышались легкие стремительные шаги, и в кабинет вдвинулась вихрастая рыжая голова с круглыми глуповатыми глазами. Это был Вася Петин, мой коллега, легкомысленный, но удачливый оболтус двадцати пяти лет. В свое время, опередив меня на полкорпуса, он занял теплое место возле генерального и теперь был на побегушках у шефа, подобострастием отрабатывая свое высокое жалованье.
Вася имел такое скудное чувство юмора, но при этом так любил острить, что зачастую лишь врожденное чувство осторожности мешало мне со всего маху съездить по его ликующей веснушчатой физиономии.
— А, старичок, — весело приветствовал меня Вася, — ты что тут торчишь? Яйцо высиживаешь?
— Жду звонка, — вынужденно объяснил я, недовольный принудительным возвращением в скучную подлунную обыденность. — Клиент звонить должен.
— Ага, ясненько, — подмигнул Вася. — А где же твоя черноглазая, где? В Вологде-где-где-где, в Вологде-где? — пропел он, переиначивая старую песню. Он имел в виду мою помощницу Алину. Видно, слухи о наших с ней отношениях (весьма небеспочвенные) наконец докатились и до него.
Алина печатает для меня документы, отвечает на звонки, приносит кофе — короче, выполняет обязанности секретаря.
— Нет, не в Вологде, — холодно оборвал я. — Наверное, дома.
— Значит, ее комп свободен? — обрадовался Вася.
— Естественно. А тебе зачем?
— Понимаешь, срочно надо отпечатать одну бумаженцию, а мой кабинет уже опечатан и ключи сданы. Неохота возиться. Только ты тут один кукуешь, как ночной сыч. Не возражаешь, если воспользуюсь?
— Печатай! — Я недоуменно дернул плечом. — Нет проблем!