Блондинки начинают и выигрывают

Успенская Светлана Александровна

Наша контора располагается в многоэтажном стеклянно-бетонном монстре, крышей подпирающем облака. Раньше здесь тихо загибался рядовой НИИ, а теперь помещения подчистую разобрали под офисы. Наша контора — одна из сотен, тысяч или, возможно, миллионов таких же контор по всему городу. Несть им числа. Имя им — легион. Наша контора поглощает важные бумаги, производит нужные бумаги, питается полезными бумагами, испражняется изничтоженными на мусороизмельчителе бумагами, отжившими свой срок. Наша контора — приют бумагомарателей, пещера диких канцеляристов, альфа и омега бумажного бытия, земля обетованная для бюрократов всех мастей. Она живет по раз и навсегда заведенному

распорядку, осиянному боговдохновенным штатным расписанием и освященному трудовым законодательством. Закон, по которому живет офис, напечатан на первосортной бумаге и снабжен увесистыми печатями, которые не вырубишь топором.

Если кто спросит меня, что производит наша контора и на чем она богатеет, я совру с уверенным видом: «Мы торгуем нефтью, газом, лесом, рудой» — и формально буду прав. Но на самом деле я не знаю, чем занимается наша контора. Воочию убедиться в ее общеполезном назначении невозможно. Спросите меня, как выглядит цистерна с нефтью или вагон с лесом, я вам не отвечу. И никто из служащих нашей конторы не ответит вам. Потому что на самом деле мы торгуем воображаемым лесом, виртуальной нефтью и бестелесной железной рудой. На самом деле мы торгуем воздухом. Никто и никогда не видел материального воплощения тех бесконечных бумаг, которыми начинается и заканчивается наша трудовая деятельность.

Предположим, воображаемые тюменские нефтяники вырвали из недр матушки-земли сколько-то воображаемых баррелей нефти. Мы у них эту нефть купили (соответствующая бумага прилагается). Затем печатается другая бумага, из которой следует, что вся купленная нефть продана, к примеру, на Украину. После этого составляется другая совершенно достоверная бумага, из которой убедительно следует, что на Украине закуплено соответствующее количество нефти, которое и переправлено обратно, в Россию. Все кипы бумаг аккуратно отпечатаны, освящены большими печатями всех мастей, изукрашены размашистыми разрешительными подписями солидных чиновников.

Но на самом деле никакая нефть (читай — газовый конденсат, лес, руда) никуда не движутся, а как лежали себе миллионы лет назад в недрах земли (или росли в сибирской тайге), так и лежат себе преспокойненько. По закону товары, отправляемые на экспорт, освобождаются от уплаты налога на добавленную стоимость. Поэтому при следующей их перепродаже налог возмещается из бюджета страны.

Все гениальное просто. Предприятие декларирует товар как экспортный, представляет в налоговую инспекцию документы, подтверждающие факт пересечения границы, и просит возместить сумму НДС, уже якобы уплаченную поставщиком. На самом деле товар даже не покидает пределов страны. Зачем?

В результате таких немудрящих операций на счетах нашей конторы образовываются тоже с первого взгляда виртуальные денежные средства в свободно конвертируемой валюте. И вот эти-то виртуальные, воображаемые деньги — единственный живой, осязаемый продукт нашей деятельности. Они скапливаются на счетах в банках, они путешествуют из одного места в другое, по пути прирастая жирным денежным мясом, чтобы в конце своего длительного пути из квелого худосочного ручейка превратиться в полноводную зеленую реку, текущую прямо в карман нужных и важных людей.

В наших карманах, карманах рядовых движителей сверхценного бумажного круговорота, остаются лишь жалкие крохи, годные только на то, чтобы не умереть с голоду рядовым сотрудникам с семьями. Самый жирный навар конечно же достается верхушке конторы, то есть лично генеральному директору и его сподвижникам.

Эти люди, кажется, открыли один из фундаментальных законов бытия, на основании которого и протекает жизнедеятельность цивилизованного сообщества. Сей закон носит неизвестное широкой публике название — «круговорот бумаг в природе». Он непреложен, безусловен и не знает исключений, как любой фундаментальный закон. Он гласит: «Производство бумаг непрерывно, самодостаточно и неизбежно».

Осмыслив этот постулат, можно получить полновластные следствия из этого всемирного закона. Следствие первое: «Продвижение бумаг влечет за собой неуклонное воспроизводство бумаг». Следствие второе: «Остановка непрерывного воспроизводства бумаг ведет к смерти общества». Следствие третье: «Общество будет жить, пока не оскудеет хотя бы один самый худосочный бумажный ручеек».

Первооткрыватели, разработчики и проводники этого закона исправно обогащаются, наблюдая сверху за коловращением документов, регулируя и направляя должным образом этот процесс. Но тем, кто непосредственно движется в его круговороте, своим бултыханием усиливая или замедляя его размеренное течение, остается не так уже много. В числе этих бедолаг, рядовых бумагопроизводителей, с завистью поглядывающих на более удачливую верхушку, состою и я. Я так близок к живительной влаге бумажно-денежного потока, что стоит только руку протянуть — и я окажусь в их числе. Но я пока не в их числе, и это убивает меня.

Между нами пропасть, надо осмелиться сделать шаг, чтобы преодолеть ее. Мне уже известно одно узкое место, где подобный прыжок будет не так уж рискован. И я готов сделать этот прыжок…

Но пока своим плечом я подпираю прожорливую верхушку нашего денежного айсберга, за что мне и платят, собственно говоря, ежемесячное, весьма приличное по московским меркам жалованье. Возможно, многим миллионам людей покажется такая стабильность благословенным счастьем, но мне лично этого мало. Я создан для большего. Я мечтаю о большем, если не о великом. На собственной шкуре я постиг таинство всемирного закона коловращения бумаг и желаю приобщиться к его сулящему немыслимые блага исполнению. Только мне пока не дают приобщиться.

Знакомьтесь, главный исполнитель вышеописанного закона в нашем учреждении — это генеральный директор. Всемогущий, грозный, страшный, властный. Одной рукой он снимает головы с плеч, а другой возносит смертного к вершине, под свой сиятельный бок, чтобы в следующую секунду, при малейшем неудовольствии, свергнуть его обратно. Его милость так же ужасна, как и его кара. В его зрачках пляшут острохвостые молнии, его улыбка несет смерть, а появление его в коридоре офиса сопровождается грозовыми разрядами и повышением электростатического напряжения среди сотрудников. Его зовут Станислав Петрович Дерев.

Внешне наш директор выглядит вполне безобидно. Это невысокий толстячок с водянистыми зеленоватыми глазками, правильной блюдцеобразной лысиной, затейливо изукрашенной по периметру металлической проволокой курчавых волос, хрящеватым носом и жестким оскалом превосходных фарфоровых зубов.

Легенды и мифы нашего учреждения упорно убеждают в том, что он не очень-то умен. Оттого носит ласковое прозвище, некогда изобретенное безвестным остряком в курилке, — Деревяшкин. Тот безымянный остряк давным-давно уволился, курилку изгнали в места дальние и потаенные, мотивируя ее изгнание заботой о здоровье сотрудников, а на самом деле, чтобы изничтожить рассадник бунтов и интриг, — а прозвище все живет. О тупости Деревяшкина ходят легенды, но эти легенды ничем не подтверждены, кроме крайнего убеждения рядовых сотрудников в собственном умственном превосходстве над начальством.