Блудное художество
Шрифт:
Но был на дворе, оказывается, и четвертый - дедок, уже слабосильный и потому, не полагаясь на кулаки, поспешивший на помощь с оглоблей.
Суставов и носа у оглобли нет, повредить ей нечего, и потому, хоть Федька и уворачивался весьма ловко, его сбили с ног, и он плюхнулся в грязь. Там бы его и оставить - но дедок с пораненным противником устремились добивать поверженного.
Клаварошева наука, которую Федька осваивал за заднем дворе своего жилища под радостный лай черной Жучки, вошла-таки в плоть и кровь. Упершись кулаками в землю, Федька взметнулся играющей рыбкой и ударил каблуком прямо в лицо врагу. Он не умел еще после этой ухватки ловко вскакивать на ноги, да оно и не понадобилось - один противник был надолго обезврежен, нога куда как посильнее руки и много чего на роже повредить может, а другой, вредный дедок, сдуру треснул своей оглоблей по тому месту, где Федьки уже не было - успел откатиться.
Был же он возле калитки, где вооружился резной палкой.
– А ну, сунься! Сунься, стоптанный хрен!
– крикнул он дедку и выдернул засов.
Выскочив на улицу, он оглянулся - вроде ни души - и побежал к Клаварошу. Тот был всего в сотне саженей от калитки.
Но радоваться спасению было рано. Те двое Каиновых подручных, что сидели в доме, наконец выбежали во двор, увидели, сколько беды натворил Федька, и выскочили из калитки. У них-то как раз и были пистолеты.
Клаварош все время ожидания был готов к стрельбе. Одного из этих новоявленных противников, то ли Каркана, то ли Бурмяка, он преспокойно подстрелил, не дожидаясь, пока он прицелится. А потом послал коня рысью. В поводу он вел второго коня.
Федьке оставалось пробежать еще с полсотни саженей, когда в него выстрелили. Видно, он был плохой мишенью - пуля ушла за молоком.
Клаварош поднял коней в галоп. То, что он видел за Федькиной спиной, ему не понравилось - за архаровцем бежали трое. Сколько у них пистолетов - он понять не мог, но в руках у одного преследователя увидел армейское ружье с примкнутым багинетом. Это была пренеприятная вещица - не достав всадника, неприятель мог всадить багинет в брюхо лошади.
Тогда Клаварош на скаку полез в седельные ольстры второй лошади. И вытащил еще одну винную бутылку. Надо полагать, Левушка и Лопухин собирались премило провести вечер.
Глазомер у француза был отменный. Подняв коня в свечку, он получил для себя необходимое мгновение неподвижности и запустил бутылку прямо в лоб первому преследователю.
Другие двое просто не поняли, что произошло - выстрела не было, а здоровенный детина рухнул, как подкошенный, не шевелится и голоса не подает. Их растерянность позволила Федьке без лишних хлопот добежать до коня, перехватить у Клавароша поводья и сесть в седло. Теперь оба были в безопасности.
Повернув коней, они поскакали прочь и не обернулись бы ни разу - кабы не услышали тонкий крик:
– Меня! Меня возьмите!
К ним бежал Демка.
Он ухитрился обогнуть Федькиных преследователей и, совершенно одурев, несся посреди улицы.
Он-то и оказался хорошей мишенью.
Федька невольно повернулся на крик и выстрел. Он увидел, как Демка останавливается, запрокинув голову, как делает шаг вперед и падает лицом вниз.
Еще он увидел Демкину руку - длинные тонкие пальцы знаменитого шура, которые словно старались ухватиться за нечто ускользающее. И не сумели - упали в пыль.
– Скорей, скорей!
– крикнул Клаварош.
– Демка!…
– Ты ему не поможешь!
Клаварош прекрасно знал, к чему могут привести в опасном деле наипрекраснейшие порывы. Поэтому он хлестнул Федькиного коня сорванной с головы треуголкой.
Лошадь очень легко испугать; удар был не столь болезненный, сколь ужасающий - и Федька чуть не кувыркнулся через конский круп, когда лошадь резко прибавила ходу.
Настоящей погони за ними не было - и несколько кварталов спустя они позволили лошадям перейти на рысь.
– Смуряк, болван! Дурак!
– выкрикивал Федька.
Клаварош молчал.
– Выскочил! Понесся! Смуряк охловатый! Мог же потихоньку уйти! Мог же!…
– Это от испуга, - сказал наконец Клаварош.
– Он всегда был пуглив.
– Демка-то?
– Да.
И Клаварош тяжко вздохнул.
Терять товарища, да еще столь нелепо, им во все время полицейской службы не доводилось. Да и не просто товарища - Федька бок о бок с Демкой трудился на одной фуре в чумную пору, а Клаварош хорошо помнил, как Демка, не помня зла, искал сани, чтобы вывезти лежащего пластом француза с Виноградного острова. Но Клаварош был старше - и сам это хорошо понимал. Потому и следил, как бы Федька от горя чего не вытворил.
Федька же просто плакал.
– Он звал нас, звал!… Он вернуться хотел! Господи! Остремался, как лох! Он, может, еще что сказать хотел…
И тут Федька замолчал. Он вспомнил про ловушку.
Слезы высохли не сразу - он еще некоторое время вытирал лицо жестким обшлагом и хлюпал носом, как дитя. Наконец глубоко вздохнул и повернулся к Клаварошу.
– Иван Львович, ты сейчас поскачешь на Пречистенку, - сказал он почти спокойно.
– Авось застанешь там пертового маза. Коли застанешь - передай, что на Ходынском лугу ловушка. А я сразу на Ходынку поскачу. Сказано было - как стемнеет… Ну так через час, поди, и стемнеет!
Ничего больше не объясняя, он послал коня вперед.
И дело было вовсе не в важности сведений. Просто Федька сейчас видеть не мог Клавароша. Он все понимал, да только никак не мог избавиться от мысли, что Демку можно было спасти.
Да и сам себе он был противен - хорошенькое же прощание устроил он с давним товарищем, заехал кулаком в ухо…
Прохожие шарахались от взявшего хорошую резвость на галопе коня. Кое-кто провожал его матерно.
А знали бы, что в седле архаровец, - еще и не то бы сказали…
На Пречистенке сборы завершились быстро.
Странно было, что Федька и Клаварош сгинули - и с лошадьми вместе. Архаров же очень на этих коней рассчитывал. Но не стал ломать голову над этой бедой - за преследование Демки он собирался намылить шею своим орлам завтра. Приказав седлать упряжных лошадей, он построил в переулке небольшой отряд - поручика Тучкова, Михея Хохлова, Максимку-поповича, Устина Петрова, на когорого смотреть было весело - держался в седле как собака на заборе. На Ходынском лугу он собирался еще привлечь полицейских драгун. Их там было довольно для осады небольшой крепости.