Блудное художество
Шрифт:
Вслед за Федькой в дверь лезли полицейские драгуны с факелами.
Тот, кто стоял на предпоследней ступеньке лестницы, запустил фонарем в стену и пташкой взлетел обратно на палубу.
Дальше была суета, неминуемая, когда с десяток человек окажутся в малом пространстве.
Покупатель шарахнулся, громко выругался, столкнулся с кем-то из драгун, оказался прижат к стенке.
Левушка тыкал шпагой в парусину и нашел место, откуда был сделан выстрел - там один край ткани прикрывал второй, но гвоздями приколочен не был, и выставить в щель пистолет можно было без затруднений. Пистолет он тоже нашел - не за парусиной, а отброшенный стрелком под ноги покупателю, в котором поручик Тучков наконец-то признал графа Орлова.
Сперва Левушка принял этот предмет за длинный, чуть ли не в аршин, нож с золотой насечкой по клинку, узор коей выдавал турецкое происхождение оружия. Но при рукояти имелись замок и короткий ствол, тоже покрытые узором, да так, что на взгляд совершенно сливались с клинком. Такие турецкие кремневые кинжалы-пистолеты были большой диковинкой даже среди многих военных трофеев.
Но Левушке было не до оружейных загадок - он продолжал преследовать стрелка.
Федька взобрался на палубу и преследовал кого-то незримого, но безуспешно - тому помогали прятаться паруса, такелаж и уже расставленная изящная мебель. Судно не было точной копией боевого корабля, и люк в палубе, к счастью, имелся лишь один - тот самый, под кормовой надстройкой-ахтердеком, которая изнутри представляла собой маленький салон со стенками, обтянутыми шелковой тканью московской работы. Но никто не догадался намертво закрепить реи, и они от толчка колебались взад-вперед, едва не сбивая Федьку с ног - мало приятного, если в грудь ударит такая тяжелая оглобля…
Архаров орал, выгоняя драгун из корабельного нутра, - они могли запросто поджечь «Чесму». Кому-то и по уху досталось.
И посреди всего этого безобразия откуда-то сверху рухнул тяжелый узел - а, может, и вывалился из стены, теперь любых чудес можно было ожидать.
Узел был настолько тяжел, что двое драгун по приказу Архарова, еле его вытащили наружу. Развязывать Архаров не велел - он и без того знал, что внутри.
– Савин! Где тебя черти носят!
– закричал он.
– Слезай оттудова!
Но Федька не отозвался. Он видел тень, которая перелетела через фальшборт и пропала. Конечно же, ему непременно нужно было прыгнуть с палубы в том же месте и с той же легкостью. Ан не получилось. Приземлившись, он подвернул ногу и шлепнулся наземь. Боль была резкая, но терпимая - он даже не выругался, а стал ощупывать больное место, чтобы понять - перелом у него там, или обошлось. Потому и молчал, что было стыдно - распрыгался да и остремался!
– Тучков!
– позвал Архаров.
Но Левушка с обнаженной шпагой гнал стрелка, уходившего коридором между натянутой парусиной и округло изогнутой дощатой стенкой. Он на ходу пытался ободрать ткань и тратил на это драгоценное время. Наконец оба оказались в носу «Чесмы», и тут Левушка по незнанию оплошал - парусина была там не приколочена, как полагается, а просто собрана в толстый жгут, и этот жгут, раскручиваясь, рухнул на него, закрыл с головой. Рука со шпагой осталась на свободе и продолжала тыкать во все стороны, это Левушку, наверно, и спасло.
– Ваше сиятельство, - сказал наконец Архаров.
– Извольте отсюда выбираться. Чего доброго, подожгут сгоряча…
– Архаров, ты за каким бесом сюда полез?
– спросил сердитый Алехан.
– Тебя тут, любить тебя конем, недоставало! Мне тут назначено, сижу жду, вдруг пальба, драгуны! Кого ты тут ловишь? Все дельце мне испортил! Нашел время мазуриков своих гонять!
Он был зол безмерно.
– Извольте вылезать, - отвечал на это Архаров.
– Все загубил, солдафон чертов!
– Да, я таков.
Он пропустил Алехана в дверь, выбрался из нутра «Чесмы» сам и приказал драгунам стеречь тяжеленный узел.
– Что там у тебя?
– полюбопытствовал граф Орлов, в суете не углядевший, откуда взялось это сокровище.
– Не мое ли?
– Золотая посуда.
– Так это, поди, моя посуда и есть!
– Пусть будет так, - не имея желания пререкаться, сказал Архаров.
– Я велю драгунам донести ее до вашего экипажа. Только осмелюсь предупредить - тут не весь сервиз, многих предметов недостает.
– Да ты сквозь сукно видишь, что ли?
– Я, ваше сиятельство, за этим проклятым художеством уж не первую неделю по всей Москве гоняюсь.
– Для чего ж за ним гоняться?
– высокомерно спросил граф.
– Сервиз был у почтенного французского торговца мусью Роклора.
– Как же он, ваше сиятельство, сюда угодил?
– уж вовсе ничего не понимая, спросил Архаров.
– Не твое дело, Архаров. Надо ж было тебе сюда лезть!…
Архаров весьма невежливо отвернулся от Алехана. У него и кроме возмущенного вельможи забот хватало.
– Хохлов, Макарка! Куда Савин подевался? Я ведь доподлинно его голос слышал. Устин! Куда все, к черту, подевались?
Когда Федьку стали звать в несколько голосов, он с неудовольствием отозвался - не хотел предстать перед командиром на карачках. Однако пришлось - нетерпеливый Архаров, сопровождаемый Михеем с фонарем, подошел к нему сам. И увидел своего подчиненного сидящим на земле, привалясь к округлому борту «Чесмы».
– Что это с тобой, Савин?
– Ногу вывихнул, ваша милость.
Архаров опустился на корточки.
– Какого черта ты сюда притащился и что ты там такое вопил?
– Ваша милость, тут была ловушка! Вас нарочно заманили, чтобы исподтишка застрелить!
– Меня - застрелить?
– Так и стреляли ж, ваша милость!
– В меня?
– В вас! Мы с Клаварошем, когда за Демкой погнались…
Федька вкратце рассказал, как обманом пробрался в резиденцию Каина, как пьяный Демка открыл ему заговор и чем все это кончилось.
– Ч-черт, как все неладно вышло… Ты уверен?…
Федька понял - неудачное покушение обер-полицмейстера сейчас волнует менее, чем смерть архаровца.
– Да, ваша милость… Клаварош сказал, когда так пуля в спину попадает… Клаварош сказал, его уж было не спасти…
Обер-полицмейстер вздохнул. Ему сделалось как-то не по себе. Это погиб первый из архаровцев чумного призыва, первый из мортусов, которые признали в Архарове командира, когда он возглавил штурм ховринского особняка. Это и само по себе было неприятно, а тут еще странное ощущение… кабы кто другой рассказал о себе такое, Архаров бы определил четко: совесть нечиста. Про себя он так думать не желал, и все же было ему скверно при мысли, что мог вечером на Пречистенке задержать Демку, убедить его вернуться, мог хотя бы власть употребить - а позволил уйти…