Блудное художество
Шрифт:
Канзафаров посмотрел ему вслед - пожалуй, Коробов все же прав, и следует того ловкача гнать с помоста и из Москвы поганой метлой, невзирая ни на какие праздники…
Федька тоже высмотрел себе местечко повыше. Он после ночной суеты прихрамывал и бегать не желал, но это было и необязательно - он не стал переодеваться, и народ, видя архаровца в мундире, уже вел себя потише. А две молодые цыганки, поймав его взгляд, сразу же убрались от круга.
С завистью глядя на всадников в халатах, Федька тосковал - ах, почему он так не умеет? И воображал, как бы он понесся на коне по кругу, как бы соскальзывал по крутому боку и висел вниз головой, но при этом еще метко стрелял из пистолета в кем-то подброшенную шапку, а не то что эти - из луков по куриным яйцам! Тоска эта, совершенно мальчишеская, отвлекла его от печальных мыслей о покойнике Демке.
Следовало бы сразу послать к тому дому наряд драгун, похватать всех, кто там засел. Но Тимофей, которому Федька изложил свои стратегические соображения, ответил так: у этих мазуриков непременно есть какие-то договоренности насчет оповещения, и дураками они будут, если останутся там сидеть, зная, что покушение на Архарова провалилось. Скорее всего, они, поняв, что упустили Федьку с Клаварошем, тут же разбежались. Статочно, пытались добраться до Ходынского луга, но драгунские патрули посторонних туда не пускали.
А отчаянные киргизы творили чудеса - стояли вдвоем, в обнимку, на одном седле, словно бы не замечая, что конь под ними даже не просто идет галопом, а перескакивает через подставленную жердину. Федьке ббезумно хотелось хоть раз в жизни проделать то же самое, и он был страшно недоволен, когда Саша отвлек его от прекрасных мечтаний ради какого-то черномазого урода.
– Так ты сам был при том, как господин Архаров велел ему из Москвы убираться?
– спросил Саша.
– Сам не сам, а как он из нашей черной души орехи вытряхал - знаю. И как его Клаварош по коридору вел - видел… - тут Федька задумался.
– А ну-ка, где ты того итальянца оставил?
– На помосте, с тростями. Это ж, наверно, год учиться надо, чтобы так две трости на лбу держать…
– Пошли! Где тот помост?
Федькина тревога пока еще была Саше непонятна. Он повел помрачневшего товарища через толпу, сбился, но вывел к нужному месту. Федька ковылял за ним как только мог быстро - хотя и, наученный товарищами, перетянул ногу полосой холста, но ступать на нее было больно.
На помосте был уже другой штукарь - тешеншпилер в невероятном кафтане, желтом с какими-то оторочками и хвостами, он засунул в табакерку большой зеленый платок, скомкав его нещадно, покрутил табакерку так и сяк, а извлек из нее уже платок красный. Многие, увидев, сие, крестились, а один человек даже бросился наутек.
– Куда штукарь подевался, что трость на башке держал?
– спросил Федька кого-то из зрителей.
– Вниз спустился, Под настилом, поди, - отвечал тот.
Помост был обит размалеванной холстиной. Федька, недолго думая, пропорол ее ножом и полез вовнутрь. Саша остался снаружи, придерживая край разреза.
В этом невеликом темном пространство хранилось имущество штукарей, тут они отдыхали, трудясь наверху попеременно. Свет попадал сюда сверху - на высоте человеческого роста были оставлены щели в вершок между холстиной и настилом. И между коробами со штукарским добром возились за полу два человека. Федька бы подумал, что любятся, да только оба, похоже, были мужиками.
Вдруг один из них вскрикнул, а другой вскочил на ноги с такой ловкостью, словно веса в нем не было вовсе.
Его лицо попало в полосу света.
– Сволочь, - сказал Федька, заступая ему дорогу.
– Ну, держись!
Противник, видно, был грозен против безоружных - а Федька переложил в левую руку нож, туго сжал правый кулак и был бы молодец молодцом, кабы не нога.
Канзафаров приподнялся на локте. Он был ранен - но готов продолжать драку.
Штукарь отступил - и вдруг, подскочив, ухватился руками за какую-то жердину под самым настилом, подтянулся и, качнувшись, ловко закинул наверх ноги. Федька задрал голову, готовый к нападению с потолка, но штукарь опять куда-то мотнулся, соскочил довольно далеко и, пропоров холстину, исчез.
– Сашка! Беги за ним, Сашка!
– заорал Федька.
– Справа заходи!
Саша, видевший лихие маневры штукаря, исчез.
– Федя, помоги мне, - позвал Степан.
– Он меня в плечо ткнул, жилу бы не перешиб.
Федька опустился рядом с ним на колено.
– Вот сукин сын!
– сказал он сердито.
– Прощайся, Степа, с кафтаном.
И, оттянув ткань, ловко отхватил разом рукав кафтана и рубахи, обнажил раненое правое плечо.
Среди прочего добра в карманах у архаровцев частенько лежала полоса холста, туго смотанная, на случай ран, и всякий из них умел наложить простую повязку. Федька нашел в канзафаровском кармане платок, не сказать чтоб очень чистый, свернул его, свел края раны, закрыл и сразу захлестнул холщевой полосой.
– Жилу, кажись, не перешиб. Кабы жилу - кровища бы хлестала. Как это ты с ним сразу схватился?
– Черт его знает! Я сказал лишь, что ему в Москве быть не велено, так чтоб тут же убирался, а он нож выхватил! Ну да и я не лыком шит - удар-то отбил, и мы сцепились… Он, подлец, верткий, как змея… Спасибо - ты вовремя подоспел…
Пока Степан говорил, Федька помог ему подняться и усадил на короб.
– Будь здесь, я за тобой наших пришлю, сиди тихо, - велел он.
– Может, он за добром своим вернется… Ах, сукин сын, мало ему Абросимова…
– Так это… - начал было Канзафаров.
– Так он самый! Это он в елизаровском дома Абросимова заколол! Я его рожу сатанинскую сразу признал! Хоть он там без парика был, а тут - в парике! И раньше бы мне ту обезьяну вспомнить проклятую! А, вишь, он всем головы заморочил! На что пертовый маз хитер - и тот его отпустил!
– Точно ли он?
– Точно! Я его, как тебя, тогда видел! Сиди, я скоро!
И Федька, отдав Степану свой нож, заковылял к прорехе.
Он выбрался из-под помоста. На него не обратили внимания - наверху тешеншпилер, приняв протянутую из толпы по его просьбе круглую русскую шляпу, обещал напоить из нее вином хозяина, и мальчик, одетый в красный камзольчик и желтые штаны, держал наготове стакан.
– Кара фаре вот маршаре! Рекомадире!
– на неизвестном языке возгласил тешеншпилер, перевернул шляпу - и из нее в стакан полилось красное вино. Публика завопила. Тешеншпилер подошел к самому краю помоста, присел на корточки и протянул стакан хозяину шляпы. Тут все притихли.
– Вот те крест, вино!
– отпив, громко сообщил мужчина.
– Да и какое! Ну, брат, ловок! Слезай, и мы тебя не хуже угостим!
Федьке уже было не до развлечений - а лишь бы скорее добраться до пирамид с жарким, где собирался быть Тимофей и уж во всяком случае были полицейские драгуны.