Блудное художество
Шрифт:
Кое-как отойдя от толпы, с трех сторон окружившей помост с тешеншпилером, он посмотрел по сторонам. Саши нигде не заметил. Это значило, что Коробову удалось найти штукаря и пойти за ним следом.
Федька не надеялся, что архаровскому секретарю удастся изловить опытного убийцу. Он только хотел, чтобы Саша как можно дольше издали сопровождал эту сволочь. А коли бы секретарю удалось наткнуться на кого-то из архаровцев - так было бы и вовсе замечательно. Только бы у него хватило ума не подходить к убийце слишком близко…
Наутро в архаровской голове первой проснулась мысль об отраве. Рот был изнутри отвратителен. Отродясь обер-полицмейстер не напивался до такого состояния, о котором говорят: в пасти будто эскадрон ночевал.
Архаров открыл глаза и приподнял голову. Тут оказалось, что за ночь кто-то заполнил ее жидким чугуном.
Местность, куда он угодил, была опознана не сразу. Тесная комнатка, на стене - платья, покрытые розовым немецким ситцем в мелкий цветочек, на окне - геранька с большими розовыми соцветиями, да и занавеска, да и скатерка… и край стеганого одеяла… Марфино гнездышко было невыносимо розовым.
– Марфа!
– позвал Архаров.
– Марфа Ивановна!…
Получилось отнюдь не так громко, как желалось бы.
– Прелестно… - сказал сам себе Архаров, пытаясь восстановить в памяти вчерашние блуждания. Хорош обер-полицмейстер! Выпил черт знает в каком зловредном кабаке всю отраву, ободрал о какую-то пьяную сволочь кулак, чудом дотащился до Марфиного домишка… Дунька!… Тут была Дунька!…
Дверь чуть приоткрылась.
– Дуня… - позвал Архаров.
Дверь тут же захлопнулась. Кто-то очень быстро и почти бесшумно сбежал вниз по лестнице. Потом раздались шаги более увесистые - Марфины.
Она вошла в розовое гнездышко и первым делом подобрала упавшие на пол архаровские штаны.
– Не бойся, дурочка, - сказала она, вешая штаны на стул.
– Ступай сюда, поднеси… чему я тебя учила?…
Появилась Наташка с ковшиком, нерешительно подошла к постели.
– Пей, сударь, рассол у меня самый ядреный, нарочно для кавалеров держу. Наташка, подсоби-ка господину обер-полицмейстеру.
Девчонка присела на край постели, приобняла Архарова, помогла подняться и, придерживая его за плечо одной рукой, другой поднесла к губам ковшик. Обер-полицмейстер отхлебнул - и глаза у него на лоб полезли.
– Ма… Марфа!… Это что за гадость такая?!
– воскликнул он, опомнившись.
– А что? Крепко продирает?
– невиннейше осведомилась она.
– Так и задумано. Поди, Наташа, прочь. Пожарь яишенку из полудюжины яичек, хлеба хорошего отрежь, уставь все на подносе, как я учила…
– Сюда, что ли, сервировать хочешь? Оставь, я спущусь. Ты, красавица, мне с колодца ледяной воды ведерко принеси-ка, - велел Архаров.
– Ох, Марфа, как я еще Богу душу не отдал…
Наташа выскочила за дверь.
– И так запросто не отдашь, не надейся. Еще помучаешься, сударь.
– Да уж мучаюсь… Слушай… Мне спьяну пригрезилось, или тут впрямь Дунька была?
– Была, подвалилась к тебе под бочок. А ты, сударь, пьян-то пьян, а свое кавалерское дело разумеешь. Я тут за стенкой ночевала - долгонько ты угомониться не мог.
– Ох… кой час било?…
– Обеденный, Николай Петрович.
– Дуньку, стало быть, осчастливил… чего еще натворил?…
– Меня непотребным образом хватал.
– Тебя?!
Вот тут хмельная дурь, лишь малость отступившая перед крепким холодным рассолом, съежилась, освободила хотя бы частично обер-полицмейстерскую голову.
– Меня, сударь. Да я-то что, мне в радость, когда такой ядреный кавалер потискать изволит. А Наташку я прогнала, чтоб тебе под горячую руку не попалась… или под что иное…
– А Дунька откуда взялась?
– А так… забежала… - несколько смутившись, отвечала Марфа.
– Она, как стемнеет, забегает по-свойски, не чужие, чай… Тебе одеться-то пособить?
– Сам управлюсь, ступай, я тут же буду.
Марфа вышла. Архаров потянулся за штанами. Чувствовал он себя прескверно. Вся надежда была на ведро ледяной воды.
Решив, что обувание ног для него сейчас непосильная, да и не нужная задача, он заправил рубаху в штаны, накинул на плечи кафтан и пошлепал на кухню босиком.
Спустившись с лестницы, он столкнулся с молодым то ли иноком, то ли иереем, не понять - темно-синюю рясу могли носить и те, и другие. Отчаянно покраснев, неожиданный Марфин гость поспешил прочь, двумя руками прижимая к груди узелок. Архаров постоял, подумал и явился на кухню.
Марфа толкла заправку в кислую капусту, что уже стояла на столе в большой миске, Наташка солила яичницу-глазунью, пожаренную на сале, так что из толстого слоя сгустившегося белка торчали темные шкварки.
– А для чего иерей Божий приходил?
– спросил Архаров.
– Краденое приносил или девка ему приглянулась?
Марфа рассмеялась и, попробовала заправку с пальца. Сочтя, что и перца, и сахара хватает, вылила ее в миску и стала ловко ворошить капусту.
– Ох, ты и насмешишь, сударь! Ни то, ни другое, а приходил он за бородой.
– У него ж своя есть.
– Своя, да худая, клочьями растет. А что ж за поп без бороды? Она вот этак должна лежать на одеянии, - Марфа показала растопыренными ладонями бородищу шириной во всю свою необъятную грудь, а длиной - до пупа.
– Весь приход смеется - батька-де у нас, как ощипанное куря. Ну, я ему травку толченую дала заваривать да мыть личико дважды в день.
– Заморская, поди, травка?
– серьезно спросил Архаров.
– Батюшка Николай Петрович, как есть заморская! Вот, видишь, забор у меня? А по ту сторону у калитки полынь растет, я Тетеркину ее истреблять не велю.