Блудное художество
Шрифт:
– Детей вернем. Они мне в конторе не надобны. Скорее бы от легобытовских избавиться.
Но это избавление могло случиться не ранее, чем будет изловлен убийца Федосьи Арсеньевой, которого может опознать Тимофеев сынишка. А лучше бы - после того, как удастся избавить Москву от Каина. Ведь убийца орудовал наверняка с его благословения.
К счастью для себя, Архаров любил умственную работу. Он вроде и не желал ничем сейчас себя обременять, однако в крупной его голове уже возникали связи, уже находились объяснения. И вопросы также вставали. Вот, например, такой: что могла знать Марфа о тайных делах Каина с французами? Служила ли она бывшему любовнику, всего лишь перевозя записочки от него к Матюшкиным и обратно, или же сама вместе с ним вела интригу?
Экипаж тронулся, заколыхался по неровной улочке, а обер-полицмейстер уже обрел ответ: ничего она толком знать не могла. Кабы он посвятил былую подругу в свои проказы - она не стала бы дожидаться ночного явления Архарова, а, узнав, что убийство не состоялось, дала бы деру и отсиделась где-нибудь в Твери или Калуге. Затем - он, чертов Каин, не послал к ней человека сказать, чтобы пряталась - стало быть, уверен, что никто не знает о его участии в этом заговоре. Но Яшка видел, как Каин передавал Марфе предмет, подозрительно похожий на сухарницу, которую она в тот же день отправила в полицейскую контору. Марфа исполнила приказание - не более.
Ее шалости Архарову уже осточертели. Он глядел сквозь пальцы на то, что шуры по ночам таскали к ней ворованные часы и табакерки. В конце концов, она же и подсказывала, где тех шуров искать. Да и выкупать краденое удобнее было у известного человека. Но такая дружба с Каином уже выходила за пределы дозволеного. Архаров Каина из Москвы прогнал - и потворствовать его стремлению заново тут утвердиться не желал. Опять же, череда краж в богатых домах, о которой, не обозлись Феклушка на Марфу, так бы никто ничего толком и не прознал.
Стало быть, пробил Марфин час. И надо ею заняться, пока Каин не догадался ее предупредить.
Вернувшись в кабинет, Архаров распорядился послать за Марфой один из полицейских экипажей, нарочно предназначенный для перевозки арестантов. И ее доставили - сильно недовольную.
Архаров, отдав кое-какие распоряжения, ждал ее в кабинете. На столе стояла золотая сухарница, накрытая большой салфеткой.
– Входи, садись, Марфа Ивановна, - сказал он.
– Наедине потолкуем.
– Что ж такое стряслось, сударь мой, что ты меня велел сюда, словно масовку, доставить?
– А то и стряслось, что лопнуло мое терпение, - преспокойно объявил обер-полицмейстер.
– Твои шалости и дурачества до предела дошли, и более я их терпеть не намерен.
– Какие ж такие дурачества?
– Когда ты то колечко заведомо краденое, то сережки в заклад принимаешь, я уж молчу - ремесло у тебя такое. Но ты, Марфа Ивановна, избаловалась и последнюю совесть потеряла… Молчи. Тут я говорю. Ты повадилась под мнимым именем ездить по богатым домам, высматривать, где что плохо лежит, и наводить шуров. Кофейницей сделалась! Я еще доберусь, сколько ты невинных людей под плети подвела. Вот тут у меня все фамилии записаны…
Он показал листы работы Шустермана - опрятные, без клякс, с ровненькими полями.
– Да батька мой, Николай Петрович!…
– Молчи. Я еще не все сказал. Кто тебе сию сухарницу в заклад принес?
– Архаров сдернул салфетку.
– Только не ври. Мы-то с тобой знаем, что приносил ее Иван Иванович Осипов и передавал тебе в летней кухне у тебя же на окогоде, в которой кухне вы и до того ранним утром частенько встречались. В Москве, стало быть, Каин, а ты и словечком не обмолвилась.
– Да коли я бы обмолвилась, он бы меня убил, вот те крест - убил бы! Он, как объявился, первым делом пригрозил…
– Молчи. Я говорю. Так вот, Марфа Ивановна… - Архаров был изумительно спокоен, говорил неторопливо, почти ласково, и видел, что от этого Марфа в великом недоумении.
– Я подумал и понял, отчего ты чудесишь. Самостоятельности в тебе много. Обычная баба мужним умом живет, он все растолкует и уму-разуму по-семейному поучит. И ей это на пользу идет. А ты, вишь, моего Клавароша взяла для того, что он русского обычая бабу учить не понимает. Давно тебя, стало быть, не вразумляли, как полагается…
Поняв, о чем речь, Марфа онемела.
– Ты сейчас тихонько пойдешь вниз, к Карлу Ивановичу, и велишь, чтобы тебя вразумили должным образом, без членовредительства, но весьма чувствительно. Поверь - сие будет к твоей пользе. Потом сама благодарить придешь, что вовремя уму-разуму научили, покамест Каин совсем тебя с толку не сбил.
– Да ваша милость!… - наконец воскликнула Марфа.
– Да за все мое к вам добро!…
– Не поднимай шуму, Марфа Ивановна, не позорься. Заслужила - получай. Не то силком отведут - хуже будет. Ступай. После вразумления полежи малость и ко мне сюда возвращайся. Будем дальше о твоих проказах беседовать. Где лестница в подвал - знаешь?
Марфа настолько была поражена этой архаровской затеей, что молча кивнула.
– Вот и ступай с Богом.
Марфа стремительно вымелась из кабинета. Архаров нехорошо усмехнулся - конечно же, пользуясь давним знакомством с полицейскими, старая сводня постарается улизнуть из конторы. Не тут-то было - не выпустят! Да еще и препроводят вниз под ручки. Не напрасно предупреждал: Марфа Ивановна, не позорься…
– Эй, кто там есть!
– крикнул он.
– Щербачова ко мне! И Арсеньева!
Следовало основательно заняться списком господ, которых Марфа облапошила.
Но из этого благого побуждения ничего не вышло. Пока полицейские перекликались, вызывая Тимофея с канцеляристом к обер-полицмейстеру, откуда-то снизу донеслись подозрительно громкие крики.
Подвалы были так устроены, чтобы поменьше шуму проникало наверх. Поэтому Архаров очень удивился и даже сам пошел смотреть - что за притча? Его любопытство было вознаграждено.
Оказалось, что Марфа попыталась-таки сбежать, была поймана, доставлена к ведущей вниз узкой лестнице, начала спускаться - и застряла.